А сердце - верный проводник, сумеет всех провести, но здесь у каждого дорога своя.(с)
Это только первая часть отчета, точно будет еще одна - с благодарностями (как напишу, сюда тоже добавлю 
), плюс, вероятно, последует еще несколько постов с размышлениями на тему событий игры и около (но они уже, наверное, только у меня в дневнике). Но остальное всё будет уже не сегодня, поэтому приношу сюда пока хотя бы первую часть своего отчета, если эту простыню вообще кто-нибудь осилит прочитать
Игра была замечательная, спасибо!
пересказ событий, мыслей и чувств Ирины Павловны Вакшевич в прозе и стихах за время игровых событий с отдельными редкими вставками пожизневых комментариев; осторожно, текст на 12 вордовских страниц 11м шрифтом...%)Ирина Павловна Вакшевич, юная мечтательная девушка добрейшей души, только что покинувшая стены Павловского института, направилась, на горе себе и другим, навестить любимую сестру. Сестер у нее две было, обе старшие, обе в ссылках. Матушка бы, вероятно, не одобрила идею поехать к сестре, но уж очень хотелось сестру увидеть, а потому решилась Ирочка обманом к ней уехать. Договорилась со своей подругой-одноклассницей поехать на курорт в Пятигорск, матушке так и сказала, а потом и рассказала подруге, что не поедет она в Пятигорск, а поедет в Енск, к сестре. Подруга не обиделась, Ирочка сестре письмо направила и в Енск двинулась. Да диво-то какое, чудеса, какие совпадения! Старшая сестра, которая в другом месте вроде как ссылку отбывала, оказалась на том же корабле, что и Ира, только под именем чужим! А еще на том же пароходе встретились брат и жених Насти, институтской подруги, упомянутой ранее.
В Енск прибыли, хорошо доплыли, только когда подплывали, гроза была. Ну да ничего, быстро разгулялось. Немного страшно было, что заметит местный полицмейстер, что документы у меня неправильные, в Пятигорск выписаны - ну да обошлось, не заметил. Ах, хорошо-то как в Енске! Природа, березки красивые, ели высокие, дома маленькие да уютные, всё не как в Петербурге. А народ-то каков! Простой, веселый! Конечно, иногда непривычно ведет себя, не очень-то воспитанно и слишком шумно, зато так у них всё просто и душевно.
Лида, старшая сестра, просила никому ее не выдавать, и вообще виду не подавать, что знакома с ней. Но сестре-то можно! Тем более Верочка и сама ее сразу узнает, как увидит. Так что то, что на пароходе была встречена Лида, было рассказано сестре в числе самых первых новостей. Нашли Лиду, ушли туда, где не увидят, собрались втроем. Ах, сколько лет мы втроем не собирались! Жаль только, что маменьки с нами нет... Ах, маменька, как же нехорошо все-таки, что обманула тебя, выходит. И вроде намерений никаких дурных не имела, но что ж не сказала то, куда ехать хочу. Ну да, не пустила бы иначе... Но нехорошо обманывать, тем более родного человека! Надо письмо написать! А вот и напишу, завтра же утром напишу, только дорогу на почту разведаю!
Как же красиво в Енске, как хорошо и покойно. А на небе, прямо над макушкой высокой ели, которая будто специально чуть нагнулась, чтобы видно было - горит ярко-ярко одна звезда. Сразу стихи на ум пришли. Ирина вообще стихи любила почти больше всего на свете, и сама иногда их писала. А как не написать в такой момент, раз звезда так красиво светит!
По жизни я обычно не пишу стихов, а если и пишу, то мне они обычно не нравятся, поэтому и не показываю никому - все равно что если бы вообще не писала. Но Ира писала. Ира прямо во время событий игры писала, и даже, пожалуй, немало. И большая часть, не все, но большая часть, мне даже нравятся.
В небе сияет одна звезда -
Это звезда надежды.
Я вдалеке от дома, да,
Будет ли всё, как прежде?
Как повернется моя дорога,
Счастье найду иль горе?..
Скоро решится моя судьба
Волей или неволей...
Да, начинала-то о красивой звезде писать, а дальше оно само так пошло, что даже немного грустно получилось. Или не грустно, но волнительно. А оно и понятно, почему. Еще два года назад состоялась помолвка. Вот вернется Ира из Енска, и меньше, чем через месяц, свадьба. Выходит замуж за достойного человека, друга своего покойного отца, за Аркадия Григорьича. Он добрый человек, всегда о нашей семье заботился. А теперь уж кроме него и позаботиться-то некому. Сестры в ссылках, отец погиб, только я осталась да матушка, старенькая уже, сама о себе не позаботится долго. Так что и думать-то нечего. Тем более, что мне, почему бы и не пойти, как матушка сказала. Всем будет лучше, да и мне самой что, горе разве?
Многие меня спрашивали, по своей ли воле иду, не хочу ли одуматься. Ну, может, и не по своей, но зачем же мне одуматься, ведь так все хорошо складывается, и я совершенно не хотела бы навредить счастью и своему, и маменьки, да и сестрам, может, чем получится помочь!..
Но волнительно было, и в стихах отразилось это. Ах, если б только знала Ира, каким пророчеством обернется стихотворение, ах, как повернется дорога, ах, как решится судьба, да какой неволей - лучше б никогда в Енск не приезжала! Но да не буду забегать пока так далеко вперед.
А в Енске-то хорошо, весело. Театр приехал, танцевальный вечер дают. Ирочка любит танцевать, да в институте-то у них никогда кавалеров не было практически, а тут - танцуй-не обтанцуйся! Давно столько не танцевала! А еще, до то было или после, уж не помню, но последовательность не так важна. Сестрица познакомила со своими подругами. Ах, как хорошо с Лизой сразу характерами сошлись! Будто и мы с ней много лет уж дружим! Замечательно здесь... Только надо все-таки матушке написать, а то как же, хожу с таким камнем на душе. Пойду писать. И правду раскрою, и расскажу заодно, как тут в Енске-то хорошо, да и что сестер обеих встретила! Лида просила никому не рассказывать, но матушке-то, конечно же, можно! И написала Ирина письмо, и попросила Веру помочь с отправкой, и та согласилась охотно, ведь хорошее дело, матушке душу открыть. Письма читать не просила, не напишет же сестра ничего дурного. Отправили.
Очень, очень хочу, чтобы нашлось письмо, я бы его все здесь привела, но, к сожалению, самое ценное из писем и потерялось. Ирочка в нём все рассказала от широты душевной и по глупой наивности, не думая, что письмо кому-то, кроме маменьки, в руки попадет. Ира - один из немногих персонажей на этой игре, которая не пыталась ни за революцию бороться, ни против, и вообще думать не думала о каких-то серьезных вещах - но от этого ее письма дальше завертелось множество событий очень у многих, как я поняла))
Рассказала, что любит, скучает, кается, что не сказала, куда поехала на самом деле, но обещала вернуться домой в срок, рассказала, что сестер обеих встретила, только Лидочка здесь под другим именем находится, пожалела, что матушки с нами нет, рассказала, что и Настины брат и жених здесь, представляешь, случайно все встретились в одном Енске, как будто столица какая! Заодно поделилась с ней своим последним стихотворным творчеством. И стала ждать ответа, очень надеясь, что матушка не станет сердиться на нее, а порадуется вместе с ней. В конце-то концов, какая разница, Енск или Пятигорск, если в срок вернется - а так еще и сестер увидела!
Ехала я, на самом деле, на эту игру с таким изначальным планом - что влюбится в Енске в кого-нибудь Ирочка, станет горько ей возвращаться да замуж в неволю идти, и будет она страдать. А уж в кого влюбится - я обычно предпочитаю заранее такого не обдумывать, ведь здорово, если на игре такое само сложится, а не чтобы за уши притягивать к заранее определенному плану. Но после первого игрового вечера пока не случилось "само". И выбор был не очевиден - хотя и стало понятно, что варианта возможно три. Уже почти все разошлись спать, и я ушла, хотя не спалось совершенно, просто понимала, что, наверное, нужно заставить себя уснуть. Но не спалось. Стала обдумывать события игры, думать, что дальше быть может. Такие полу-игроцкие, полу-персонажные размышления. Совсем, совсем упорно не спалось. Тут в голову пришла дурная совершенно мысль, но почему бы и нет. На телефончике у меня есть приложение с картами Таро. А почему бы не "вытащить" три карты, по одной на каждого "претендента". Открываю - и удивлена глубочайше. Описания карт практически в точности соответствуют тому, что я (ну или Ира) успела увидеть в загаданных персонажах. А если посмотреть на раздел описания карты, если гадать на взаимоотношения, выходит, что в одном случае все сложится удачно, в другом - будет явно интересно, но посмеются надо мной, и вообще, не жди хорошего, а в третьем - просто всё пройдет мимо меня. Так что, извините, корнет, Вас быстро "отмели") Остались фон Корф и Ардалион Силыч. Что же предпочесть, чтобы все хорошо и гладко, и страдать потом, как заранее запланировано, что в Петербург возвращаться надо - или чтобы совсем что-то невообразимое было? (я так и не сильно поняла, что) Окончательно не определилась, хотя и некоторые выводы и сделала, и склонялась к варианту Ардалиона Силыча. Но уж как пойдет завтра. Всё ещё не люблю за уши притягивать.
И вот, новый день пришел, а погода-то как переменчива. То пасмурно, да сразу зябко становится, то солнце выйдет - уж и не знаешь, куда деться, в плаще уж точно жарко, надо его отнести к сестре в фотоателье (да, сестра моя - молодец. сумела в этом городе устроиться - и меня приютила к себе же, пока я здесь). А вот и время обедни подходит. Сегодня праздник великий, день Петра и Павла, нельзя никак службу-то пропустить. Но стоило только дойти к часовне, как вновь тучи нашли, холодно стало - ужас! Пришлось бежать за плащом, а ведь уже начинается почти, не опоздать бы. Бежала, как могла, ничего вокруг не видела. Как вдруг - раз - откуда ни возьмись, выскакивает Ардалион Силыч. Напугал меня. Но по-доброму, не хотел ничего дурного сделать, так, в шутку только. Взяла плащ, возвращаюсь, там уж началось, едва-едва успела. А после службы так хорошо стало, благостно, да березы вокруг красивые. Загляделась на верхушки их, сама не заметила, как ушла куда-то. И куда только ушла - сама не поняла! А очнулась потому, что снова - опять откуда ни возьмись - вдруг Ардалион Силыч. Да снова всё шутит. Проводил до знакомых мест, спасибо ему. А по пути столько всякого говорил - только ничегошеньки я что-то не поняла. Почему-то сказал, что не очень уж он добрый. А мне кажется, добрый. Кажется, такой светлый и искренний - как только дети обычно бывают! Нет, не потому, конечно же, что взрослые не светлы или не искренни - но уж настолько простых и веселых давно видеть не видела.
А какие всё-таки красивые в Енске березы!..
Такой живой веселый нрав,
Глаза искрятся так задорно!
Хотя и будет всякий прав,
Что думать мне о нём зазорно...
Нельзя о нём мне думать, нет,
Судьба мне уготована иная,
Меня ждёт в Петербурге свет,
А он лишь житель из окраин...
Купец, не знающий к нам обращенья,
И говорит он так чуднО...
А мне - случилось обольщенье,
И в голове теперь одно...
Нельзя, не дОлжно, позабудь!
Давно очерчена дорога мне:
Послушать маменьку, вот суть -
Помочь любимой маме и сестре...
Но вот идёт он мимо снова вдруг,
И сердце вновь стучит сильней...
Ах, не сгуби же, милый друг,
Не стань погибелью моей.
Снова стало холодать, и мы с сестрой зашли в ресторацию чаю попить. А там так тесно, народу-то много, да что ж поделать. Ждем чаю. Рядом сидит какая-то баба, уж не знаю кто, да всё расспрашивать лезет. Уж не помню, как и почему, рассказала о помолвке - да секрет ли то, всем рассказывала. Но та все выяснять да разнюхивать стала, по своей ли воле иду, люб ли жених. А коли не люб, не хочу ли одуматься. Ах, сколько, сколько я слышала раньше эти речи! Да что они мне были, ведь просто все было, понятно. Аркадий Григорьич - человек хороший, и так всем будет лучше, и маменьке, и мне, и может, сестрам, да и что хорошего человека-то обижать, друг он нашей семье был и будет! Но теперь-то как ужасно мучат слова эти! Ведь как я стараюсь, ведь сколько сил и души вкладываю, чтобы уговорить себя не наделать глупостей, чтобы сделать как должно и не заглядываться на всяких! Всю душу ее слова разворошили! Как будто бы ничего нового, и слышала такое не раз, и даже от сестры родной слышала, но не волновали тогда эти слова! Слезы в глазах встали, душно, куда же бежать, как тесно в ресторации-то! Здесь и дышать-то нечем, не воздух, прошу пустите меня на воздух! Вслед за мной выбегает сестра, я реву, я не знаю, отчего же так горько разрыдалась с тех слов, что слышала уж так много раз, но ничего не могу с собой сделать. Сестра спрашивает: "Любишь ли кого-то?"... А может, и люблю. Сестра спрашивает, кто же он. Даю ей прочитать свой последний стих. Сразу по нему признает: "Ардалион?". Он самый, кто ж еще... Сестра рассказывает, что то и ничего, что купец, и что не в Петербурге - с милым-то везде лучше. Что не должна я никому и ничего, должна поступать лишь как сердце велит. Ах, как горьки для меня слова эти, как тяжко их слышать, ведь знаю, что должно сделать так, как сговорили два года назад. Но смогу ли теперь? Ах, если бы только я не приезжала в Енск, как просто было бы жить...
Ну да ладно. Хочется одной побыть. Сижу на скамейке, любую пейзажем. Как же красиво в Енске! А ведь, может, и сестра права. А даже если не права - смогу ли я по-другому? Да впрочем - и не обратит он на меня внимания, он всегда такой веселый, не со мной, со всеми. Поэтому что ж думать-то. Раз не любит - то и выбора нет, уеду в Петербург, замуж выйду, женой верной буду. А коли любит...
Я пропаду, забудусь, я погибну,
Коль скоро он меня заметит.
Должна
Не успеваю дописать стихотворение, потому что меня внезапно отвлекает почтальон. Кто-то просил вручить мне подарок - красивую заколку с жемчугами да бриллиантами. Кто ж может быть, как не он? Да нет здесь в Енске никого, кроме него, кому ж еще быть... Погибну, точно.
Приходит один из актеров, вручает билет на пиесу, а на нем надпись "Билет лучшей категории девице Вашкевич-младшей". От него, точно от него, знаю!
Приходит Лиза, рассказывает, что ей только что кто-то анонимно билет прислал, показывает - а там надпись почти такая же. Ну неужели и ей прислал? Все-таки со всеми такой, да? Но Лиза говорит, что это, видимо, реклама у их пиесы такая, специально девушкам красивым билеты бесплатно раздают, чтобы остальные за ними тоже пришли и зрителей поболее было. Да, наверно, так и есть, билет, может, и не от него вообще, но заколка - от него, точно знаю!
Подойдет ли сказать что теперь? Или самой спросить у него, от него ли подарки? Самой не должно, нет. Но ведь я в Енске так ненадолго, а он-то и не знает этого, вдруг и сам подойти захочет, а не успеет...
- От тебя ли подарки?
- Ну это смотря какие, может, и от меня.
- Да вот хотя бы эта заколка.
- Заколка - от меня.
- И радостно, и горько мне, что от тебя...
- А горько отчего ж?
- Недолго мне в Енске оставаться, уж меньше чем через три недели в Петербург плыть. Свадьба будет.
- Чья свадьба?
- Моя... Уж два года как я помолвлена.
- А если скажу тебе оставаться здесь со мной - останешься? Замуж не зову, но так, останешься?
- Погубить меня хочешь?
- Да я ж просто так спрашиваю!
- Уж точно погубить хочешь, видно. И осталась бы, да нельзя.
- Но ты подумай.
Смеется. Просто надо мной смеется, сгубить хочет. Да не нужна я ему, просто так спрашивает, сам сказал. А ведь осталась бы. В Енске хорошо, за одни березы бы осталась! До погубит. И Аркадия Григорьича нельзя обидеть, да маменьку нельзя оставить.
Ах, если б оказалось, что любит, я б осталась! Но нет, сам сказал, просто так спрашивает. Пойду к реке. Вода течет, как будто с собой все уносит, быть может легче и станет. Хотя как же легче. Теперь уж всегда тяжело будет, что бы ни выбрала - не знать мне покоя.
Ах, Ень-река, снеси мои печали,
Пусть унесутся мысли прочь...
Чтоб век не знать таких страданий.
Ах, коли смог бы кто помочь...
Меня он губит, каждый миг и каждый час.
Еще с неделю счастлива была,
Но не найти печальнее сейчас.
Так тяжко, хоть скорее б умерла.
А впрочем, глупости какие в голову лезут. Лучше б радовалась тому, как здесь хорошо, пока я здесь. А уеду - там и будь что будет. Кстати, не пришел ли ответ от маменьки? Должен был уже, кажется. Может, почтовый приказчик меня не нашел? Схожу-ка сама на почту, спрошу. Да нет, не пришло. Ну да ладно. Может, в дороге затерялось, еще одно попробовать написать?
Сестрицу, вон, мою в театр играть взяли. "Грозу" Островского показывать будут. Хорошая пиеса, про любовь. Обязательно приду посмотреть, хорошо, что еще успеваю. Вот ведь как удачно вышло! И об этом надо будет маменьке написать.
Впрочем, нет, не удачно. Погибну я теперь, точно, что ни сделаю - всё погибну.
В ресторации сидели с Лизочкой, а еще там Геда была, цыганка. Дай-ка, думаю, попрошу ее мне погадать - что будет в одном случае и что - в другом. И попросила. Если сделаешь - достает карту - добрые вести ждут. Ну, да, все верно, коли вернусь в Петербург и выйду за Аркадия Григорьича - хоть для матушки добрые вести-то будут. А если не сделаешь - достает другую карту, а там император. Ну, император вышел, значит, порядок будет, говорит. А я-то вижу, карта верная выпала, да толковать она ее не умеет, как ситуации-то не знает. Рассказывал мне как-то Ардалион Силыч, что хочет весь город себе, чтобы над всеми быть главным. Как император. И ведь будет же, гляди. А еще - с третьего класса я привыкла обожать-то нашего батюшку-Императора! А теперь-то разьве его обожаю? Неет, не его, Ардалиона Силыча, и никого более. Да по-другому обожаю, не как в институте, иначе. Да о чём ж я думаю. Ох, надо пойти на улицу, прогуляться на свежем воздухе, может, и в голове просветлеет. Ухожу.
Вдруг подходят два жандарма. Я их видела раньше, они в соседнем домике от нас с сестрой живут. Зачем-то просят пройти с ними поговорить. Может, разведали, что у меня документы неправильные, не в Енск выписаны? Да преступление ли это! Ну что ж, пройти-то все равно надо.
Передо мной моё письмо маменьке. То самое, отправленное с неделю назад. Один из жандармов держит его в руке, помахивая, и спрашивает, я ли это писала. Да ясное дело, что я, много ли здесь Ирин Павловных? Неужто действительно не дошло? Заполнила ли что неправильно? Да, я это писала. И вдруг понимаю. Там же и про Лиду сказано было, а она просила никому не говорить. Вдруг прочли?
- Как нам найти Лидию Павловну?
И точно... Что же я наделала? Я ведь даже не знаю, почему нельзя было никому рассказывать, что Лида здесь - а вдруг там что серьезное? Что же я наделала, сестра моя? А впрочем... Мне-то все равно погибать, а может, хоть сестру спасу! Нет, не моё это письмо, не я его писала! Не верят... Да и понятно, что уже не верят, уже сама сказала, что я. Да и кто еще мог? Ну и пусть не верят. Ничего не скажу про Лиду. Или навру! Даже если узнают, что правды не сказала, хуже мне уже все равно не сделают! Какая разница, как мне погибнуть?
Нет, нет здесь Лиды, была, да уже уплыла на пароходе!
А, так не было еще пароходов после нашего? Как же ж, не знала, не получилось. И все равно ничего не скажу. В Сибирь сослать грозятся, ну а мне - да хоть в Сибирь! Ничего не скажу, не предам сестру родную! Как же я так, глупая, не подумала, когда письмо писала?..
При допросе присутствовало три жандарма, двое, ничего не добившись, решают уйти ненадолго, оставить меня "подумать". Да что мне думать-то, самой все равно пропадать! Сижу, рыдаю, и бубню себе под нос, ничего поделать не могу. Все равно пропадать! Ничего не скажу! Лучше меня пусть сошлют!
А третий-то жандарм, корнет который, вроде и подобрее тех. Платок дал, воды. Успокаивает. Говорит, что, может, сестре-то моей ничего и не будет, может, она ни в чем не виновата, просто это выяснить надо, так-то она к ссылке приговорена - но, может, еще и окажется, что несправедливо, может, наоборот, помогу сестре, коли они ее найдут. А ведь Вера мне рассказывала, что им с сестрой обеим-то наказания дали ни за что почти, собирались в кружок, учились грамоте и просвещались, будто плохое в том что-то есть. Может, действительно помогу сестре, если так? А вдруг нет? А вдруг что плохое с ней по моей вине сделают?
А корнет всё говорит. Что кроме меня-то еще Вера Павловна есть, и в письме моем сказано, что и она тоже Лиду видела. В конце концов, и от маменьки они от моей могут не отстать, даже если та ничего и знать не знает, если я им все не расскажу. Что же делать?
И дальше говорит. И рассказывает, что у Верочки потому наказание менее строгое, чем у Лидии, что и она с ними так "посотрудничала", "помогла следствию". Неужто сестру предала? Быть того не может! А впрочем, может, и может. Говорила же она мне как-то, что мучает ее что-то. Может, то и мучает, что сестру предала. Да ведь наверняка у нее не было выбора, и ей наверняка так сказали, что меня и маменьку замучают, коли она ничего не скажет. Она же о нас заботилась. Нельзя сестру предать, нельзя Лиду предать, но... Себя не жалко, мне всё погибать, но маменьку-то замучают, а к Вере придут - так она, видно, снова "посотрудничает", и судить-то ее за это нельзя, все только ради нас же, самой-то горько! А может, и правда, и Лиде худа не сделают? Может, наоборот, оправдают, раз дурного-то она и тогда ничего не делала...
Да скажу я все, все скажу, что знаю! Ах, простите меня сестры.
Истерика. Не вижу кругом ничего, от слез не могу дышать, захлебываюсь слезами. Говорю все, что знаю. Хоть бы они дурного Лиде не сделали! Но как же, как эе так, я только что предала родную сестру? Сама погибла и сестру сгубила! Да как же, как же, как же? За дверью слышу голос Веры, она обо мне спрашивает, переживает. Еще бы не переживала. Только не обо мне теперь переживать надо. Корнет обещает передать ей от меня что-нибудь. Прошу передать мои извинения, что я перед ними виновата, простите меня, сестры! Всё по моей глупости, всё из-за моего письма! Корнет предлагает лучше написать ей, а то вдруг на словах не поверит, что я ей это предаю, решит, что меня здесь мучают. Да сама я себя здесь мучаю! И других гублю..
Бумага и перо. Ладно, напишу. Пишу, прошу прощения, пишу, что предала Лиду, что пришлось, а то бы Верочку и маму бы в покое не оставили, прости меня, простите меня, хоть и нет мне прощенья! Рука так дрожит, что почерк исходит мелкой рябью, но что ж поделать. Фотографию этого письма мне обещали прислать, оно ценно хотя бы только своим почерком! Дописываю. Поднимаю глаза и вижу Лиду. Ее нашли. Ну что же я наделала? Что теперь с ней будет? Прости меня, Лида, прости, я во всем виновата! Она мне говорит, что всё в порядке, но я вижу, что это не так. Мы обе ее предали? Тогда Верочка, теперь я... А она стоит, как ни в чем не бывало, держится достойно и смиренно, и рассказывает жандармам, что для семьи и чести жизни не жалко. Ах, Лидочка, кабы все мы были такими, как ты! Прости меня, прости меня, прости! Мне жизни не жалко, жизнь свою я все равно сама сгубила, но побоялась за маменьку и Веру. Но как я могла-то тебя предать? Чем же я думала, когда писала то письмо?..
Дают еще чашку воды, чтобы успокоилась. Я не могу успокоиться, все как в тумане. Все, что помню - только неровный стук - это от дрожи зубы стучат по краю чашки. Больше и ничего не помню. Не помню и как выбралась оттуда. Все в тумане. Потом смутно помню, уже на улице, вокруг Вера, Лиза и ее тетушка. Жалеют меня. Не жалели бы лучше, нечего меня жалеть, не меня жалеть надо, я сама все испортила - и ладно бы только себе.
Сломилось в Ирочке что-то. До того хоть и говорила, что погибнет, да нет, жила, надеялась, что может, Ардалион Силыч полюбит, да и будет все хорошо, пусть и не как должно. Теперь-то хорошо точно не бывать. Нечему во мне быть теперь хорошо, коль сестру родную предала. А рядом сестра и Лиза. И ведь из добра они, а видеть их не могу сейчас, только хуже мне станется. Да сама о всем виновата.
А вот поговорить бы с Ардалионом Силычем. Попрощаться хочу. Уеду еще раньше, чем планировала. Нельзя мне здесь больше оставаться. Только вот на сестру в пиесе посмотреть обещала. Посмотрю пиесу - и уеду сразу, ближайшим пароходом. Что мне здесь оставаться. Мне нигде теперь не жизнь, ни здесь, ни там. Какая разница, с любимым или нет, когда меня самой уже не осталось? Остается сделать только чтоб уж не для себя, а чтобы хоть маменьке хорошо было. Сделаю вид, что рада выйти за Аркадия Григорьича, буду жить несчастно, да никто о том не узнает, и хоть маменька покойно доживет. Счастье-то оно в чем? Чтобы на душе было покойно. Когда не разрывают тебя страсти изнутри, когда нет перед тобой греха, который бы ты сама себе простить не могла - тогда и счастье. А мне-то теперь оно на что?
А Ардалион Силыч все неподалеку прогуливается. Будто тоже ко мне зачем-то подойти хочет, но все-то вокруг меня сестра, Лиза и тетушка ее. Шли бы они отсюда скорее, оставили бы меня одну. Но нет, не хотят. Ну и ладно, сама уйду. Догоню Ардалиона Силыча, и сама все ему скажу, и что уеду, как только пароход после театра придет. Ох, скорей бы. А то еще, чего доброго, передумаю и решу остаться - так-то уж точно никому хорошо не будет.
А как долго тянется время. казалось бы, вот-вот спектакль должен начаться, а уж столько всего успела, а время все не проходит, как будто нарочно так долго тянется, чтобы в душе сомненья еще боле закипеть успели. Скорей бы, скорей бы покинуть этот Енск, пока еще какая беда не приключилась!..
А все-таки как же здесь красиво...
Любуюсь этим миром,
Всё, как в последний раз;
И солнце светит ярче, шире,
Но взгляд почти погас.
И небосклон так ясен,
И хочется остановить теченье лет,
Ведь этот мир прекрасен,
Но мне в нём места нет.
Рядом сидит Екатерина Михайловна, учительница изящных манер. Прочитав, что я пишу (конечно, когда я позволила эта сделать, сама бы она ни в коем случае не стала подглядывать в чужие записки!), она мне стала напоминать, чему Библия учит. Самый тяжкий грех - руки на себя накладывать. Да помню я всё, помню, не буду я так делать. Это не об этом, мне и без того уже нет места, я и без того уже мертва.
Лизочка в гости зовет. Уж не раз отказывалась, а с чего - непонятно, хорошая же она такая! Конечно, пойду. Рассказывает, что дарит ей кто-то дорогие подарки, но как родственник он ей, вернуть все надо. Вспоминаю наши одинаковые билеты, свою заколку, которая тоже однозначно дорогой подарок... Да точно, он всё, он всем шлёт дорогие подарки, как не он. Лиза не говорит, кто, но я знаю, некому больше. Чай и не только нам с ней шлет. Не удивлюсь, если каждой второй подарки дарит. Губитель.
Ну вот и в театр пора. Правда, на улице гроза разыгралась - то-то как раз к спектаклю. Ну да ничего, пройдет спектакль, и не увижу больше этого Енска, не буду больше сердце своё смущать.
Играют. Как замечательно, вдохновенно, проникновенно играют. Катерина - просто ангел. На что же ее так сгубили?..
Может, и не так уж у меня всё плохо, у меня ещё хоть родная маменька осталась. Надо скорее плыть в Петербург. Побегу за плащом, и оттуда сразу на пристань. Не знаю, когда быть пароходу, но хоть неделю на пристани прожду, нельзя мне в Енске оставаться, а то не уеду ведь... Останусь всем на погибель. Нет, нельзя. Я мигом, только плащ возьму.
Возвращаюсь, а там какая-то суматоха. Кого-то убили? Стреляли? Актеры? Сестра моя, что происходит? Как, что значит, тебе надо бежать, а то тебя арестовать могут? Ты ведь ничего не сделала, правда? Правда, а всё равно могут. Что ж за судьба у всей нашей семьи такая несчастливая. Мимо пробегает Лиза, в слезах. Побежать за ней. Нет, не бежать, только хуже сделаю. Надо скорее прочь из Енска. Снова он. Да какое вам дело, Ардалион Силыч, что Лиза плачет? А коли и приглянулся ей кто, да убили его, вам-то с того что? Всё посмеяться над нами хотите...
Ох, как неспокойно, чувствую, что дождусь парохода, а до Петербурга всё равно не доплыву. Не знаю, что случится, но не доплыву. А может, так оно и лучше. И здесь не мучаться, и погибну с мыслью, что сделала верный выбор и и маменьке хоть хуже по своей воле не сделала. Но очень непокойно мне. Написать что ль маменьке, чтобы хоть если я не доплыву, письмо дошло. Пишу. Пишу всё, что есть на душе. Что предала Лиду, что Веру сейчас могут арестовать, что себя сгубила, полюбив Ардалиона Силыча, что не будет мне жизни теперь за Аркадием Григорьичем, а Ардалион Силыч, если здесь остаться, и того хуже сгубит. Что жду парохода, чтобы плыть в Петербург, но чувствую, что не доплыву. Коли что случится, прощай. Прости меня, маменька!
Отправляю.
И тут же понимаю, что теперь мне жизни совсем не видеть. Зря отправила. Хоть что-то могла сделать хорошо, сделав вид для маменьки, что иду за Аркадия Григорьича по своей воле. А сама только что ей-то и написала, что жизни мне за ним не будет. Глупая я, глупая. Совсем не ведаю, что творю. Теперь-то мне что делать. Теперь-то мне что в Петербург, что здесь гибнуть, что в омут... В омут... Кто-то что-то кричит про то, что погибла, утопилась... Екатерина Михайловна? Та самая Екатерина Михайловна, которая мне вот здесь же, на этой же самой скамейке говорила, что то самый страшный грех? Екатерина Михайловна прыгнула в Ень?..
Ах, если бы только я поехала в Пятигорск, а не сюда.
Ухожу на реку. Нет, я не последую за Екатериной Михайловной, просто там спокойнее. Вода течет, время течет, мысли текут... Может, и утечет всё куда-нибудь... Мне-то теперь ничего не осталось, мне-то теперь всё ровно.
Даже тот же Лариосик, наверное, не такой пропавший человек, как я...
Меня находит сестра. Да, сестра меня любит. Ардалион Силыч и не пошел бы искать, даже если б действительно топиться пошла.
Сестра уговаривает остаться здесь. Да мне уж что. Может, и останусь. Что толку?
А Ардалион Силыч снова встретился. Что ж он здесь будто повсюду. Впрочем, теперь-то уж какая разница.
Говорит, слово своё назад не возьмет, домик мне здесь купить предлагает, говорит, не обидит... Не обидит... Ну да.
Да на что ж я тебе здесь нужна? Не говорит. Не нужна. Да на что мне твой домик-то будет нужен, если я тебе не нужна?..
А у сестры неожиданно помолвка. Ее не только не собираются арестовывать, да еще и замуж выходит. И рада, кажется. Ну, может, хоть у неё всё как-нибудь наладится...
Идем в ресторацию, чтобы объявить о помолвке. А там и всех углов кричат - одна помолвка, другая, третья... И только я матушке написала, что не пойду за Тулеева. У всех помолвка, только я одна никому не нужна.
Занавес.
), плюс, вероятно, последует еще несколько постов с размышлениями на тему событий игры и около (но они уже, наверное, только у меня в дневнике). Но остальное всё будет уже не сегодня, поэтому приношу сюда пока хотя бы первую часть своего отчетаИгра была замечательная, спасибо!
пересказ событий, мыслей и чувств Ирины Павловны Вакшевич в прозе и стихах за время игровых событий с отдельными редкими вставками пожизневых комментариев; осторожно, текст на 12 вордовских страниц 11м шрифтом...%)Ирина Павловна Вакшевич, юная мечтательная девушка добрейшей души, только что покинувшая стены Павловского института, направилась, на горе себе и другим, навестить любимую сестру. Сестер у нее две было, обе старшие, обе в ссылках. Матушка бы, вероятно, не одобрила идею поехать к сестре, но уж очень хотелось сестру увидеть, а потому решилась Ирочка обманом к ней уехать. Договорилась со своей подругой-одноклассницей поехать на курорт в Пятигорск, матушке так и сказала, а потом и рассказала подруге, что не поедет она в Пятигорск, а поедет в Енск, к сестре. Подруга не обиделась, Ирочка сестре письмо направила и в Енск двинулась. Да диво-то какое, чудеса, какие совпадения! Старшая сестра, которая в другом месте вроде как ссылку отбывала, оказалась на том же корабле, что и Ира, только под именем чужим! А еще на том же пароходе встретились брат и жених Насти, институтской подруги, упомянутой ранее.
В Енск прибыли, хорошо доплыли, только когда подплывали, гроза была. Ну да ничего, быстро разгулялось. Немного страшно было, что заметит местный полицмейстер, что документы у меня неправильные, в Пятигорск выписаны - ну да обошлось, не заметил. Ах, хорошо-то как в Енске! Природа, березки красивые, ели высокие, дома маленькие да уютные, всё не как в Петербурге. А народ-то каков! Простой, веселый! Конечно, иногда непривычно ведет себя, не очень-то воспитанно и слишком шумно, зато так у них всё просто и душевно.
Лида, старшая сестра, просила никому ее не выдавать, и вообще виду не подавать, что знакома с ней. Но сестре-то можно! Тем более Верочка и сама ее сразу узнает, как увидит. Так что то, что на пароходе была встречена Лида, было рассказано сестре в числе самых первых новостей. Нашли Лиду, ушли туда, где не увидят, собрались втроем. Ах, сколько лет мы втроем не собирались! Жаль только, что маменьки с нами нет... Ах, маменька, как же нехорошо все-таки, что обманула тебя, выходит. И вроде намерений никаких дурных не имела, но что ж не сказала то, куда ехать хочу. Ну да, не пустила бы иначе... Но нехорошо обманывать, тем более родного человека! Надо письмо написать! А вот и напишу, завтра же утром напишу, только дорогу на почту разведаю!
Как же красиво в Енске, как хорошо и покойно. А на небе, прямо над макушкой высокой ели, которая будто специально чуть нагнулась, чтобы видно было - горит ярко-ярко одна звезда. Сразу стихи на ум пришли. Ирина вообще стихи любила почти больше всего на свете, и сама иногда их писала. А как не написать в такой момент, раз звезда так красиво светит!
По жизни я обычно не пишу стихов, а если и пишу, то мне они обычно не нравятся, поэтому и не показываю никому - все равно что если бы вообще не писала. Но Ира писала. Ира прямо во время событий игры писала, и даже, пожалуй, немало. И большая часть, не все, но большая часть, мне даже нравятся.
В небе сияет одна звезда -
Это звезда надежды.
Я вдалеке от дома, да,
Будет ли всё, как прежде?
Как повернется моя дорога,
Счастье найду иль горе?..
Скоро решится моя судьба
Волей или неволей...
Да, начинала-то о красивой звезде писать, а дальше оно само так пошло, что даже немного грустно получилось. Или не грустно, но волнительно. А оно и понятно, почему. Еще два года назад состоялась помолвка. Вот вернется Ира из Енска, и меньше, чем через месяц, свадьба. Выходит замуж за достойного человека, друга своего покойного отца, за Аркадия Григорьича. Он добрый человек, всегда о нашей семье заботился. А теперь уж кроме него и позаботиться-то некому. Сестры в ссылках, отец погиб, только я осталась да матушка, старенькая уже, сама о себе не позаботится долго. Так что и думать-то нечего. Тем более, что мне, почему бы и не пойти, как матушка сказала. Всем будет лучше, да и мне самой что, горе разве?
Многие меня спрашивали, по своей ли воле иду, не хочу ли одуматься. Ну, может, и не по своей, но зачем же мне одуматься, ведь так все хорошо складывается, и я совершенно не хотела бы навредить счастью и своему, и маменьки, да и сестрам, может, чем получится помочь!..
Но волнительно было, и в стихах отразилось это. Ах, если б только знала Ира, каким пророчеством обернется стихотворение, ах, как повернется дорога, ах, как решится судьба, да какой неволей - лучше б никогда в Енск не приезжала! Но да не буду забегать пока так далеко вперед.
А в Енске-то хорошо, весело. Театр приехал, танцевальный вечер дают. Ирочка любит танцевать, да в институте-то у них никогда кавалеров не было практически, а тут - танцуй-не обтанцуйся! Давно столько не танцевала! А еще, до то было или после, уж не помню, но последовательность не так важна. Сестрица познакомила со своими подругами. Ах, как хорошо с Лизой сразу характерами сошлись! Будто и мы с ней много лет уж дружим! Замечательно здесь... Только надо все-таки матушке написать, а то как же, хожу с таким камнем на душе. Пойду писать. И правду раскрою, и расскажу заодно, как тут в Енске-то хорошо, да и что сестер обеих встретила! Лида просила никому не рассказывать, но матушке-то, конечно же, можно! И написала Ирина письмо, и попросила Веру помочь с отправкой, и та согласилась охотно, ведь хорошее дело, матушке душу открыть. Письма читать не просила, не напишет же сестра ничего дурного. Отправили.
Очень, очень хочу, чтобы нашлось письмо, я бы его все здесь привела, но, к сожалению, самое ценное из писем и потерялось. Ирочка в нём все рассказала от широты душевной и по глупой наивности, не думая, что письмо кому-то, кроме маменьки, в руки попадет. Ира - один из немногих персонажей на этой игре, которая не пыталась ни за революцию бороться, ни против, и вообще думать не думала о каких-то серьезных вещах - но от этого ее письма дальше завертелось множество событий очень у многих, как я поняла))
Рассказала, что любит, скучает, кается, что не сказала, куда поехала на самом деле, но обещала вернуться домой в срок, рассказала, что сестер обеих встретила, только Лидочка здесь под другим именем находится, пожалела, что матушки с нами нет, рассказала, что и Настины брат и жених здесь, представляешь, случайно все встретились в одном Енске, как будто столица какая! Заодно поделилась с ней своим последним стихотворным творчеством. И стала ждать ответа, очень надеясь, что матушка не станет сердиться на нее, а порадуется вместе с ней. В конце-то концов, какая разница, Енск или Пятигорск, если в срок вернется - а так еще и сестер увидела!
Ехала я, на самом деле, на эту игру с таким изначальным планом - что влюбится в Енске в кого-нибудь Ирочка, станет горько ей возвращаться да замуж в неволю идти, и будет она страдать. А уж в кого влюбится - я обычно предпочитаю заранее такого не обдумывать, ведь здорово, если на игре такое само сложится, а не чтобы за уши притягивать к заранее определенному плану. Но после первого игрового вечера пока не случилось "само". И выбор был не очевиден - хотя и стало понятно, что варианта возможно три. Уже почти все разошлись спать, и я ушла, хотя не спалось совершенно, просто понимала, что, наверное, нужно заставить себя уснуть. Но не спалось. Стала обдумывать события игры, думать, что дальше быть может. Такие полу-игроцкие, полу-персонажные размышления. Совсем, совсем упорно не спалось. Тут в голову пришла дурная совершенно мысль, но почему бы и нет. На телефончике у меня есть приложение с картами Таро. А почему бы не "вытащить" три карты, по одной на каждого "претендента". Открываю - и удивлена глубочайше. Описания карт практически в точности соответствуют тому, что я (ну или Ира) успела увидеть в загаданных персонажах. А если посмотреть на раздел описания карты, если гадать на взаимоотношения, выходит, что в одном случае все сложится удачно, в другом - будет явно интересно, но посмеются надо мной, и вообще, не жди хорошего, а в третьем - просто всё пройдет мимо меня. Так что, извините, корнет, Вас быстро "отмели"
) Остались фон Корф и Ардалион Силыч. Что же предпочесть, чтобы все хорошо и гладко, и страдать потом, как заранее запланировано, что в Петербург возвращаться надо - или чтобы совсем что-то невообразимое было? (я так и не сильно поняла, что) Окончательно не определилась, хотя и некоторые выводы и сделала, и склонялась к варианту Ардалиона Силыча. Но уж как пойдет завтра. Всё ещё не люблю за уши притягивать. И вот, новый день пришел, а погода-то как переменчива. То пасмурно, да сразу зябко становится, то солнце выйдет - уж и не знаешь, куда деться, в плаще уж точно жарко, надо его отнести к сестре в фотоателье (да, сестра моя - молодец. сумела в этом городе устроиться - и меня приютила к себе же, пока я здесь). А вот и время обедни подходит. Сегодня праздник великий, день Петра и Павла, нельзя никак службу-то пропустить. Но стоило только дойти к часовне, как вновь тучи нашли, холодно стало - ужас! Пришлось бежать за плащом, а ведь уже начинается почти, не опоздать бы. Бежала, как могла, ничего вокруг не видела. Как вдруг - раз - откуда ни возьмись, выскакивает Ардалион Силыч. Напугал меня. Но по-доброму, не хотел ничего дурного сделать, так, в шутку только. Взяла плащ, возвращаюсь, там уж началось, едва-едва успела. А после службы так хорошо стало, благостно, да березы вокруг красивые. Загляделась на верхушки их, сама не заметила, как ушла куда-то. И куда только ушла - сама не поняла! А очнулась потому, что снова - опять откуда ни возьмись - вдруг Ардалион Силыч. Да снова всё шутит. Проводил до знакомых мест, спасибо ему. А по пути столько всякого говорил - только ничегошеньки я что-то не поняла. Почему-то сказал, что не очень уж он добрый. А мне кажется, добрый. Кажется, такой светлый и искренний - как только дети обычно бывают! Нет, не потому, конечно же, что взрослые не светлы или не искренни - но уж настолько простых и веселых давно видеть не видела.
А какие всё-таки красивые в Енске березы!..
Такой живой веселый нрав,
Глаза искрятся так задорно!
Хотя и будет всякий прав,
Что думать мне о нём зазорно...
Нельзя о нём мне думать, нет,
Судьба мне уготована иная,
Меня ждёт в Петербурге свет,
А он лишь житель из окраин...
Купец, не знающий к нам обращенья,
И говорит он так чуднО...
А мне - случилось обольщенье,
И в голове теперь одно...
Нельзя, не дОлжно, позабудь!
Давно очерчена дорога мне:
Послушать маменьку, вот суть -
Помочь любимой маме и сестре...
Но вот идёт он мимо снова вдруг,
И сердце вновь стучит сильней...
Ах, не сгуби же, милый друг,
Не стань погибелью моей.
Снова стало холодать, и мы с сестрой зашли в ресторацию чаю попить. А там так тесно, народу-то много, да что ж поделать. Ждем чаю. Рядом сидит какая-то баба, уж не знаю кто, да всё расспрашивать лезет. Уж не помню, как и почему, рассказала о помолвке - да секрет ли то, всем рассказывала. Но та все выяснять да разнюхивать стала, по своей ли воле иду, люб ли жених. А коли не люб, не хочу ли одуматься. Ах, сколько, сколько я слышала раньше эти речи! Да что они мне были, ведь просто все было, понятно. Аркадий Григорьич - человек хороший, и так всем будет лучше, и маменьке, и мне, и может, сестрам, да и что хорошего человека-то обижать, друг он нашей семье был и будет! Но теперь-то как ужасно мучат слова эти! Ведь как я стараюсь, ведь сколько сил и души вкладываю, чтобы уговорить себя не наделать глупостей, чтобы сделать как должно и не заглядываться на всяких! Всю душу ее слова разворошили! Как будто бы ничего нового, и слышала такое не раз, и даже от сестры родной слышала, но не волновали тогда эти слова! Слезы в глазах встали, душно, куда же бежать, как тесно в ресторации-то! Здесь и дышать-то нечем, не воздух, прошу пустите меня на воздух! Вслед за мной выбегает сестра, я реву, я не знаю, отчего же так горько разрыдалась с тех слов, что слышала уж так много раз, но ничего не могу с собой сделать. Сестра спрашивает: "Любишь ли кого-то?"... А может, и люблю. Сестра спрашивает, кто же он. Даю ей прочитать свой последний стих. Сразу по нему признает: "Ардалион?". Он самый, кто ж еще... Сестра рассказывает, что то и ничего, что купец, и что не в Петербурге - с милым-то везде лучше. Что не должна я никому и ничего, должна поступать лишь как сердце велит. Ах, как горьки для меня слова эти, как тяжко их слышать, ведь знаю, что должно сделать так, как сговорили два года назад. Но смогу ли теперь? Ах, если бы только я не приезжала в Енск, как просто было бы жить...
Ну да ладно. Хочется одной побыть. Сижу на скамейке, любую пейзажем. Как же красиво в Енске! А ведь, может, и сестра права. А даже если не права - смогу ли я по-другому? Да впрочем - и не обратит он на меня внимания, он всегда такой веселый, не со мной, со всеми. Поэтому что ж думать-то. Раз не любит - то и выбора нет, уеду в Петербург, замуж выйду, женой верной буду. А коли любит...
Я пропаду, забудусь, я погибну,
Коль скоро он меня заметит.
Должна
Не успеваю дописать стихотворение, потому что меня внезапно отвлекает почтальон. Кто-то просил вручить мне подарок - красивую заколку с жемчугами да бриллиантами. Кто ж может быть, как не он? Да нет здесь в Енске никого, кроме него, кому ж еще быть... Погибну, точно.
Приходит один из актеров, вручает билет на пиесу, а на нем надпись "Билет лучшей категории девице Вашкевич-младшей". От него, точно от него, знаю!
Приходит Лиза, рассказывает, что ей только что кто-то анонимно билет прислал, показывает - а там надпись почти такая же. Ну неужели и ей прислал? Все-таки со всеми такой, да? Но Лиза говорит, что это, видимо, реклама у их пиесы такая, специально девушкам красивым билеты бесплатно раздают, чтобы остальные за ними тоже пришли и зрителей поболее было. Да, наверно, так и есть, билет, может, и не от него вообще, но заколка - от него, точно знаю!
Подойдет ли сказать что теперь? Или самой спросить у него, от него ли подарки? Самой не должно, нет. Но ведь я в Енске так ненадолго, а он-то и не знает этого, вдруг и сам подойти захочет, а не успеет...
- От тебя ли подарки?
- Ну это смотря какие, может, и от меня.
- Да вот хотя бы эта заколка.
- Заколка - от меня.
- И радостно, и горько мне, что от тебя...
- А горько отчего ж?
- Недолго мне в Енске оставаться, уж меньше чем через три недели в Петербург плыть. Свадьба будет.
- Чья свадьба?
- Моя... Уж два года как я помолвлена.
- А если скажу тебе оставаться здесь со мной - останешься? Замуж не зову, но так, останешься?
- Погубить меня хочешь?
- Да я ж просто так спрашиваю!
- Уж точно погубить хочешь, видно. И осталась бы, да нельзя.
- Но ты подумай.
Смеется. Просто надо мной смеется, сгубить хочет. Да не нужна я ему, просто так спрашивает, сам сказал. А ведь осталась бы. В Енске хорошо, за одни березы бы осталась! До погубит. И Аркадия Григорьича нельзя обидеть, да маменьку нельзя оставить.
Ах, если б оказалось, что любит, я б осталась! Но нет, сам сказал, просто так спрашивает. Пойду к реке. Вода течет, как будто с собой все уносит, быть может легче и станет. Хотя как же легче. Теперь уж всегда тяжело будет, что бы ни выбрала - не знать мне покоя.
Ах, Ень-река, снеси мои печали,
Пусть унесутся мысли прочь...
Чтоб век не знать таких страданий.
Ах, коли смог бы кто помочь...
Меня он губит, каждый миг и каждый час.
Еще с неделю счастлива была,
Но не найти печальнее сейчас.
Так тяжко, хоть скорее б умерла.
А впрочем, глупости какие в голову лезут. Лучше б радовалась тому, как здесь хорошо, пока я здесь. А уеду - там и будь что будет. Кстати, не пришел ли ответ от маменьки? Должен был уже, кажется. Может, почтовый приказчик меня не нашел? Схожу-ка сама на почту, спрошу. Да нет, не пришло. Ну да ладно. Может, в дороге затерялось, еще одно попробовать написать?
Сестрицу, вон, мою в театр играть взяли. "Грозу" Островского показывать будут. Хорошая пиеса, про любовь. Обязательно приду посмотреть, хорошо, что еще успеваю. Вот ведь как удачно вышло! И об этом надо будет маменьке написать.
Впрочем, нет, не удачно. Погибну я теперь, точно, что ни сделаю - всё погибну.
В ресторации сидели с Лизочкой, а еще там Геда была, цыганка. Дай-ка, думаю, попрошу ее мне погадать - что будет в одном случае и что - в другом. И попросила. Если сделаешь - достает карту - добрые вести ждут. Ну, да, все верно, коли вернусь в Петербург и выйду за Аркадия Григорьича - хоть для матушки добрые вести-то будут. А если не сделаешь - достает другую карту, а там император. Ну, император вышел, значит, порядок будет, говорит. А я-то вижу, карта верная выпала, да толковать она ее не умеет, как ситуации-то не знает. Рассказывал мне как-то Ардалион Силыч, что хочет весь город себе, чтобы над всеми быть главным. Как император. И ведь будет же, гляди. А еще - с третьего класса я привыкла обожать-то нашего батюшку-Императора! А теперь-то разьве его обожаю? Неет, не его, Ардалиона Силыча, и никого более. Да по-другому обожаю, не как в институте, иначе. Да о чём ж я думаю. Ох, надо пойти на улицу, прогуляться на свежем воздухе, может, и в голове просветлеет. Ухожу.
Вдруг подходят два жандарма. Я их видела раньше, они в соседнем домике от нас с сестрой живут. Зачем-то просят пройти с ними поговорить. Может, разведали, что у меня документы неправильные, не в Енск выписаны? Да преступление ли это! Ну что ж, пройти-то все равно надо.
Передо мной моё письмо маменьке. То самое, отправленное с неделю назад. Один из жандармов держит его в руке, помахивая, и спрашивает, я ли это писала. Да ясное дело, что я, много ли здесь Ирин Павловных? Неужто действительно не дошло? Заполнила ли что неправильно? Да, я это писала. И вдруг понимаю. Там же и про Лиду сказано было, а она просила никому не говорить. Вдруг прочли?
- Как нам найти Лидию Павловну?
И точно... Что же я наделала? Я ведь даже не знаю, почему нельзя было никому рассказывать, что Лида здесь - а вдруг там что серьезное? Что же я наделала, сестра моя? А впрочем... Мне-то все равно погибать, а может, хоть сестру спасу! Нет, не моё это письмо, не я его писала! Не верят... Да и понятно, что уже не верят, уже сама сказала, что я. Да и кто еще мог? Ну и пусть не верят. Ничего не скажу про Лиду. Или навру! Даже если узнают, что правды не сказала, хуже мне уже все равно не сделают! Какая разница, как мне погибнуть?
Нет, нет здесь Лиды, была, да уже уплыла на пароходе!
А, так не было еще пароходов после нашего? Как же ж, не знала, не получилось. И все равно ничего не скажу. В Сибирь сослать грозятся, ну а мне - да хоть в Сибирь! Ничего не скажу, не предам сестру родную! Как же я так, глупая, не подумала, когда письмо писала?..
При допросе присутствовало три жандарма, двое, ничего не добившись, решают уйти ненадолго, оставить меня "подумать". Да что мне думать-то, самой все равно пропадать! Сижу, рыдаю, и бубню себе под нос, ничего поделать не могу. Все равно пропадать! Ничего не скажу! Лучше меня пусть сошлют!
А третий-то жандарм, корнет который, вроде и подобрее тех. Платок дал, воды. Успокаивает. Говорит, что, может, сестре-то моей ничего и не будет, может, она ни в чем не виновата, просто это выяснить надо, так-то она к ссылке приговорена - но, может, еще и окажется, что несправедливо, может, наоборот, помогу сестре, коли они ее найдут. А ведь Вера мне рассказывала, что им с сестрой обеим-то наказания дали ни за что почти, собирались в кружок, учились грамоте и просвещались, будто плохое в том что-то есть. Может, действительно помогу сестре, если так? А вдруг нет? А вдруг что плохое с ней по моей вине сделают?
А корнет всё говорит. Что кроме меня-то еще Вера Павловна есть, и в письме моем сказано, что и она тоже Лиду видела. В конце концов, и от маменьки они от моей могут не отстать, даже если та ничего и знать не знает, если я им все не расскажу. Что же делать?
И дальше говорит. И рассказывает, что у Верочки потому наказание менее строгое, чем у Лидии, что и она с ними так "посотрудничала", "помогла следствию". Неужто сестру предала? Быть того не может! А впрочем, может, и может. Говорила же она мне как-то, что мучает ее что-то. Может, то и мучает, что сестру предала. Да ведь наверняка у нее не было выбора, и ей наверняка так сказали, что меня и маменьку замучают, коли она ничего не скажет. Она же о нас заботилась. Нельзя сестру предать, нельзя Лиду предать, но... Себя не жалко, мне всё погибать, но маменьку-то замучают, а к Вере придут - так она, видно, снова "посотрудничает", и судить-то ее за это нельзя, все только ради нас же, самой-то горько! А может, и правда, и Лиде худа не сделают? Может, наоборот, оправдают, раз дурного-то она и тогда ничего не делала...
Да скажу я все, все скажу, что знаю! Ах, простите меня сестры.
Истерика. Не вижу кругом ничего, от слез не могу дышать, захлебываюсь слезами. Говорю все, что знаю. Хоть бы они дурного Лиде не сделали! Но как же, как эе так, я только что предала родную сестру? Сама погибла и сестру сгубила! Да как же, как же, как же? За дверью слышу голос Веры, она обо мне спрашивает, переживает. Еще бы не переживала. Только не обо мне теперь переживать надо. Корнет обещает передать ей от меня что-нибудь. Прошу передать мои извинения, что я перед ними виновата, простите меня, сестры! Всё по моей глупости, всё из-за моего письма! Корнет предлагает лучше написать ей, а то вдруг на словах не поверит, что я ей это предаю, решит, что меня здесь мучают. Да сама я себя здесь мучаю! И других гублю..
Бумага и перо. Ладно, напишу. Пишу, прошу прощения, пишу, что предала Лиду, что пришлось, а то бы Верочку и маму бы в покое не оставили, прости меня, простите меня, хоть и нет мне прощенья! Рука так дрожит, что почерк исходит мелкой рябью, но что ж поделать. Фотографию этого письма мне обещали прислать, оно ценно хотя бы только своим почерком! Дописываю. Поднимаю глаза и вижу Лиду. Ее нашли. Ну что же я наделала? Что теперь с ней будет? Прости меня, Лида, прости, я во всем виновата! Она мне говорит, что всё в порядке, но я вижу, что это не так. Мы обе ее предали? Тогда Верочка, теперь я... А она стоит, как ни в чем не бывало, держится достойно и смиренно, и рассказывает жандармам, что для семьи и чести жизни не жалко. Ах, Лидочка, кабы все мы были такими, как ты! Прости меня, прости меня, прости! Мне жизни не жалко, жизнь свою я все равно сама сгубила, но побоялась за маменьку и Веру. Но как я могла-то тебя предать? Чем же я думала, когда писала то письмо?..
Дают еще чашку воды, чтобы успокоилась. Я не могу успокоиться, все как в тумане. Все, что помню - только неровный стук - это от дрожи зубы стучат по краю чашки. Больше и ничего не помню. Не помню и как выбралась оттуда. Все в тумане. Потом смутно помню, уже на улице, вокруг Вера, Лиза и ее тетушка. Жалеют меня. Не жалели бы лучше, нечего меня жалеть, не меня жалеть надо, я сама все испортила - и ладно бы только себе.
Сломилось в Ирочке что-то. До того хоть и говорила, что погибнет, да нет, жила, надеялась, что может, Ардалион Силыч полюбит, да и будет все хорошо, пусть и не как должно. Теперь-то хорошо точно не бывать. Нечему во мне быть теперь хорошо, коль сестру родную предала. А рядом сестра и Лиза. И ведь из добра они, а видеть их не могу сейчас, только хуже мне станется. Да сама о всем виновата.
А вот поговорить бы с Ардалионом Силычем. Попрощаться хочу. Уеду еще раньше, чем планировала. Нельзя мне здесь больше оставаться. Только вот на сестру в пиесе посмотреть обещала. Посмотрю пиесу - и уеду сразу, ближайшим пароходом. Что мне здесь оставаться. Мне нигде теперь не жизнь, ни здесь, ни там. Какая разница, с любимым или нет, когда меня самой уже не осталось? Остается сделать только чтоб уж не для себя, а чтобы хоть маменьке хорошо было. Сделаю вид, что рада выйти за Аркадия Григорьича, буду жить несчастно, да никто о том не узнает, и хоть маменька покойно доживет. Счастье-то оно в чем? Чтобы на душе было покойно. Когда не разрывают тебя страсти изнутри, когда нет перед тобой греха, который бы ты сама себе простить не могла - тогда и счастье. А мне-то теперь оно на что?
А Ардалион Силыч все неподалеку прогуливается. Будто тоже ко мне зачем-то подойти хочет, но все-то вокруг меня сестра, Лиза и тетушка ее. Шли бы они отсюда скорее, оставили бы меня одну. Но нет, не хотят. Ну и ладно, сама уйду. Догоню Ардалиона Силыча, и сама все ему скажу, и что уеду, как только пароход после театра придет. Ох, скорей бы. А то еще, чего доброго, передумаю и решу остаться - так-то уж точно никому хорошо не будет.
А как долго тянется время. казалось бы, вот-вот спектакль должен начаться, а уж столько всего успела, а время все не проходит, как будто нарочно так долго тянется, чтобы в душе сомненья еще боле закипеть успели. Скорей бы, скорей бы покинуть этот Енск, пока еще какая беда не приключилась!..
А все-таки как же здесь красиво...
Любуюсь этим миром,
Всё, как в последний раз;
И солнце светит ярче, шире,
Но взгляд почти погас.
И небосклон так ясен,
И хочется остановить теченье лет,
Ведь этот мир прекрасен,
Но мне в нём места нет.
Рядом сидит Екатерина Михайловна, учительница изящных манер. Прочитав, что я пишу (конечно, когда я позволила эта сделать, сама бы она ни в коем случае не стала подглядывать в чужие записки!), она мне стала напоминать, чему Библия учит. Самый тяжкий грех - руки на себя накладывать. Да помню я всё, помню, не буду я так делать. Это не об этом, мне и без того уже нет места, я и без того уже мертва.
Лизочка в гости зовет. Уж не раз отказывалась, а с чего - непонятно, хорошая же она такая! Конечно, пойду. Рассказывает, что дарит ей кто-то дорогие подарки, но как родственник он ей, вернуть все надо. Вспоминаю наши одинаковые билеты, свою заколку, которая тоже однозначно дорогой подарок... Да точно, он всё, он всем шлёт дорогие подарки, как не он. Лиза не говорит, кто, но я знаю, некому больше. Чай и не только нам с ней шлет. Не удивлюсь, если каждой второй подарки дарит. Губитель.
Ну вот и в театр пора. Правда, на улице гроза разыгралась - то-то как раз к спектаклю. Ну да ничего, пройдет спектакль, и не увижу больше этого Енска, не буду больше сердце своё смущать.
Играют. Как замечательно, вдохновенно, проникновенно играют. Катерина - просто ангел. На что же ее так сгубили?..
Может, и не так уж у меня всё плохо, у меня ещё хоть родная маменька осталась. Надо скорее плыть в Петербург. Побегу за плащом, и оттуда сразу на пристань. Не знаю, когда быть пароходу, но хоть неделю на пристани прожду, нельзя мне в Енске оставаться, а то не уеду ведь... Останусь всем на погибель. Нет, нельзя. Я мигом, только плащ возьму.
Возвращаюсь, а там какая-то суматоха. Кого-то убили? Стреляли? Актеры? Сестра моя, что происходит? Как, что значит, тебе надо бежать, а то тебя арестовать могут? Ты ведь ничего не сделала, правда? Правда, а всё равно могут. Что ж за судьба у всей нашей семьи такая несчастливая. Мимо пробегает Лиза, в слезах. Побежать за ней. Нет, не бежать, только хуже сделаю. Надо скорее прочь из Енска. Снова он. Да какое вам дело, Ардалион Силыч, что Лиза плачет? А коли и приглянулся ей кто, да убили его, вам-то с того что? Всё посмеяться над нами хотите...
Ох, как неспокойно, чувствую, что дождусь парохода, а до Петербурга всё равно не доплыву. Не знаю, что случится, но не доплыву. А может, так оно и лучше. И здесь не мучаться, и погибну с мыслью, что сделала верный выбор и и маменьке хоть хуже по своей воле не сделала. Но очень непокойно мне. Написать что ль маменьке, чтобы хоть если я не доплыву, письмо дошло. Пишу. Пишу всё, что есть на душе. Что предала Лиду, что Веру сейчас могут арестовать, что себя сгубила, полюбив Ардалиона Силыча, что не будет мне жизни теперь за Аркадием Григорьичем, а Ардалион Силыч, если здесь остаться, и того хуже сгубит. Что жду парохода, чтобы плыть в Петербург, но чувствую, что не доплыву. Коли что случится, прощай. Прости меня, маменька!
Отправляю.
И тут же понимаю, что теперь мне жизни совсем не видеть. Зря отправила. Хоть что-то могла сделать хорошо, сделав вид для маменьки, что иду за Аркадия Григорьича по своей воле. А сама только что ей-то и написала, что жизни мне за ним не будет. Глупая я, глупая. Совсем не ведаю, что творю. Теперь-то мне что делать. Теперь-то мне что в Петербург, что здесь гибнуть, что в омут... В омут... Кто-то что-то кричит про то, что погибла, утопилась... Екатерина Михайловна? Та самая Екатерина Михайловна, которая мне вот здесь же, на этой же самой скамейке говорила, что то самый страшный грех? Екатерина Михайловна прыгнула в Ень?..
Ах, если бы только я поехала в Пятигорск, а не сюда.
Ухожу на реку. Нет, я не последую за Екатериной Михайловной, просто там спокойнее. Вода течет, время течет, мысли текут... Может, и утечет всё куда-нибудь... Мне-то теперь ничего не осталось, мне-то теперь всё ровно.
Даже тот же Лариосик, наверное, не такой пропавший человек, как я...
Меня находит сестра. Да, сестра меня любит. Ардалион Силыч и не пошел бы искать, даже если б действительно топиться пошла.
Сестра уговаривает остаться здесь. Да мне уж что. Может, и останусь. Что толку?
А Ардалион Силыч снова встретился. Что ж он здесь будто повсюду. Впрочем, теперь-то уж какая разница.
Говорит, слово своё назад не возьмет, домик мне здесь купить предлагает, говорит, не обидит... Не обидит... Ну да.
Да на что ж я тебе здесь нужна? Не говорит. Не нужна. Да на что мне твой домик-то будет нужен, если я тебе не нужна?..
А у сестры неожиданно помолвка. Ее не только не собираются арестовывать, да еще и замуж выходит. И рада, кажется. Ну, может, хоть у неё всё как-нибудь наладится...
Идем в ресторацию, чтобы объявить о помолвке. А там и всех углов кричат - одна помолвка, другая, третья... И только я матушке написала, что не пойду за Тулеева. У всех помолвка, только я одна никому не нужна.
Занавес.
-
-
13.06.2018 в 10:00Спасибо за дивную Ирочку!)
-
-
13.06.2018 в 10:10-
-
13.06.2018 в 10:31-
-
13.06.2018 в 10:42-
-
13.06.2018 в 10:44-
-
13.06.2018 в 10:50Будут от смеха рыдать с такой незамутненности али не будут?
Но, в общем, рада, что письмо оказалось кстати))
-
-
13.06.2018 в 10:52-
-
13.06.2018 в 10:53-
-
13.06.2018 в 11:06-
-
13.06.2018 в 11:10