От Автора: стиль немного выдержан в оригинале «Записок декабриста» исторического А.Е.Розена, события, происходившие до игры, стараюсь выдерживать согласно реальной истории А.Е.
Записки поручика Розена
12 декабря
(с) В Петербурге все сословия и возрасты были поражены непритворною печалью; нигде не встретил я веселого лица. К вечеру вывели наш полк на улицу против госпиталя; К. И. Бистром объявил о кончине императора, поздравил с новым императором Константином, поднял шляпу, воскликнул: «Ура!» — и слезы покатились из глаз его и многих воинов, бывших в походах с Александром, который называл их «любезными товарищами». По команде раздалось «ура!»...
Многие декабристы даже и не предполагали, сколь кровавым окажется 14-е число, поскольку я, как человек преданный своему командиру, Его Высокоблагородию лейб-гвардии Финляндского полка полковнику Моллеру, Его Высокопревосходительству, генералу от инфантерии Бистрому и, наконец, Его Сиятельству Николаю Павловичу, пытался отговорить некоторых из них от скоропалительного решения, однако, что вышло, то вышло. Наверное, требовалось ещё раньше обратить внимание на то, что шестого декабря князь Оболенский после обеда сказал, что надо положить конец этому невыносимому междуцарствию...
Всё началось с того, что я 10 декабря выслушивал убедительные доводы господина Рылеева, затем к большому своему неудовольствию застал у господина Репина группу молодых офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, обсуждавших планы общества. После вечером в расположении казарм полка лицезрел избитого неизвестными лицами солдата, который имел несчастье сделать замечания странным людям, дурно отзывавшимся о Николае Павловиче... Вначале я отправил солдата на гауптвахту и не стал срочно докладывать г-ну Моллеру, надеясь, что данное происшествие лишь недоразумение, произошедшее в результате распития водки, а солдат был настолько пьян, что позорил свой мундир. Пока что я оставался верен идеям господина Рылеева и решил попробовать доложить ему о произошедшем. К тому же я получил от него записку, что 12 декабря вечером меня ждали в доме литераторов.
12 декабря утром я вместе с полковником Моллером был вызван в расположение штаба. Не могу дословно вспомнить всех офицеров, кроме генералов М. А. Милорадовича, А.Х. Бенкендорфа и, конечно, К.И.Бистрома. Узнавался также Яков Иванович Ростовцев, подпоручик, старший адъютант гвардейской пехоты.
Карл Иванович, как старший по должности, распределил дежурство среди рот и полков. На этот день я оказался полностью предоставлен самому себе, но роте финляндского полка потребуется заступить на дежурство следующего дня, засим я составил письмо г-ну Рылееву, где описал сей факт, а после был задействован в сопровождении Его Высокоблагородия полковника Моллера в австрийское посольство, где познакомился с господином Людвигом Йозеф фон Лебцельтерном и его супругой, Зинаидой Ивановной, хотя прежде и был о них наслышан, но не доводилось лично встречаться. Я оценил радушие хозяев, их поэтический талант, особый интерес произвело на меня гадание по стихотворной хрестоматии. Тогда, насколько, я помню, мне выпали строки, означавшие, что скорое будущее всецело зависит от моего решения. Если бы только на мгновенье мог предположить, сколь пророческими окажется сие...
Позже я решил отобедать в кабаке, где, к моему немалому удивлению, застал князя Трубецкого. Однако Сергей Петрович, видимо, пребывал в крайне дурном настроении, поскольку не оценил ни одного анекдота, а, быть может, просто сказывалась усталость от постоянного напряжения последних дней. Уже не помню сколь давно я видел свою дражайшую супругу, пребывающую в достаточно пикантном положении.
Вечером я ненадолго посетил дом литераторов, где сумел застать лишь братьев Бесстужевых, по всей видимости, г-н Рылеев уже покинул данное помещение, мне лишь удалось кратко узнать события. Но, тем не менее, известия были более чем шокирующими: Его Сиятельство, Константин Павлович отрёкся от престола, о чём было сообщено в письме! Мне было предложено постараться убедить полковника Моллера поддержать уже состоявшуюся присягу Константину Павловичу для того, чтобы Его Сиятельство смогли провести задуманные реформы в стиле европейского общества. Отдельно следует упомянуть, что я давеча бывал в разных странах Европы, и если, к примеру, процветающая Италия прекрасно существовала с трудовой повинностью, отличной от крепостного права и вознаграждаемой деньгами суммой, устанавливаемой законом, то ровно противоположным примером была беднейшая Литва, где обнищавшие крепостные еле-еле сводили концы с концами, а спившиеся дворяне были обложены кабальными долгами. И лишь тайное общество банкиров и торговцев, кажется, составляло истинную власть в этой несчастной стране.
Встретить Его Высокоблагородие господина Моллера я не успел, поскольку, к несчастью, господин Рылеев уже сумел посвятить его в свои планы. Однако, вопреки сложившимся обстоятельствам, красноречие г-на Рылеева сыграло злую шутку, и Его Высокоблагородие решительно отказался поддерживать г-на Рылеева, хотя прежде бывал солидарен с его идеями о реформах в стиле просвящённых стран Европы. Что же такого предложил г-н Рылеев Его Высокоблагородию, на что получил столь решительный отказ?
13 декабря13 декабря.
Утро следующего дня началось с того, что Его Высокопревосходительство генерал Бистром собрал всех офицеров в штабе. Однако, вопреки сложившейся традиции о распределения дежурства, Карл Иванович начал речь с того, что поведал об отречении Константина Павловича от престола, а также о возможном заговоре. Упомянул и то, что многие из нас, возможно, состоят во всевозможных обществах, где смущаются умы солдат и офицеров непонятными идеями. Крамольная мысль, вероятно, не самая благородная, закралась в мою голову, о том, что Его Высокопревосходительство в чём-то подозревает именно меня, либо полковника Моллера. Взгляд Карла Ивановича был жёсткий и пронизывающий, когда он смотрел в глаза каждого из собеседников.
Однако, Карл Иванович предложил тем, кто глубоко погряз в идеях общества, добровольно покинуть штаб без каких либо преследований с его стороны, тем самым, предоставив возможность спасти свою дворянскую честь и, вероятно, жизнь. Вопреки моим опасениям, из штаба не вышел ни один офицер, тем самым, показав удивительное единодушие в том, что если кто-то из офицеров и знал про общество, то сие оставил лишь за идеями да разговорами.
Его Высокоблагородие, когда наступил его черёд высказать своё решение, сказал, что во всём верен Карлу Ивановичу и исполнит любой его приказ! В данном случае мне оставалось молвить, что как преданный солдат и офицер я исполню любой приказ Его Высокоблагородия. После чего Карл Иванович сказал лишь два слова: «хорошо, работаем!»
Я испытал немалое облегчение на душе, узнав, что никто из находившихся в штабе офицеров не высказал своего недовольства ни Её Императорским Величеством, ни фактом отречения Константина Павловича, даже с учётом того, что Карл Иванович обещал не преследовать никого за возможные слова. Невозможно не восхищаться Его Высокопревосходительством, его мудростью и пониманием того, что он предоставил совершить выбор тех, кто, вероятно, сомневался в правильности его слов. Отдельно расскажу о предложении Его Высокопревосходительства сделать обращение к Великому Князю Николаю Павловичу о возможной присяге полков в сей день, на что Его Сиятельство ответил решительным отказом.
При распределении дежурства мне выпала огромная честь встать на караул вместе с ротой возле Зимнего Дворца, а дежурным генералом был назначен Бенкендорф Александр Христофорович. Время от времени Его Превосходительство приходил ко мне, интересуясь мной и моей службой. Поскольку прежде я не знал Его Превосходительство генерала Бенкендорфа столь хорошо, потому посчитал за честь рассказать ему о своих маневрах, методах обучения солдат. Александр Христофорович, вопреки ходившим в трактире про него слухам, умел не только рассказывать, но и выслушать.
Не могу не упомянуть о задаче, возложенной на Его Высокоблагородие полковника Моллера. Ему предписывалось встретить Его Сиятельство Великого Князя Михаила Павловича, который мчался в Петербург и, если среди молодых солдат и офицеров в самом деле много смущённых умов, то предосторожность не будет излишней.
Когда наступило обеденное время, я с разрешения Александра Христофоровича временно покинул пост. Отобедал я в трактире, откуда сумел, воспользовавшись услугами почтмейстера, отправить письмо г-ну Рылееву, в котором уведомил его о своём дежурстве до самого позднего вечера сего дня.
Двумя часами позже, когда я вновь стоял на посту, ко мне подошёл генерал Бистром и освободил меня от дежурства по причине того, что моя рота направлялась на усиление отряда полковника Моллера по причине существенной опасности перехвата заговорщиками Его Сиятельства Михаила Павловича на пути его следования. Однако мне вменялось в обязанность вновь заступить на дежурство завтра на рассвете. Возвращаясь с караула в расположение лейб-гвардии финляндского полка, я повстречал господ Бестужевых, которые со словами, что готовится произойти царское беззаконие, просили меня как можно посетить дом г-на Рылеева, дабы поведать о последних слухах и сведениях, что словно мухи роились вокруг дворца! Я тогда ответил, что прибуду немедленно, но долго находиться у них не смогу, поскольку Его Высокопревосходительство вновь поручил мне заступать на дежурство поутру завтрашнего дня.
Час спустя я наконец-то добрался до дома г-на Рылеева, но встретил на пороге Его Сиятельство князя Трубецкого, который настоятельно велел мне не входить в дом, ибо господина Рылеева посетил человек крайне низкой репутации, некто Булгарин, и, чтобы я не запятнал свою честь знакомством с подобными людьми, мне следует подождать снаружи!
Данный факт привнёс серьёзные сомнения в деятельности тайного общества и, в частности, подлинности его намерений относительно выражения недовольство повторной присягой: доводилось мне в своих походах посещать ранее Литву, где самым ярким пособием были совершенно нищие крестьяне и спившиеся дворяне, обложенные непомерными кабальными долгами. Держателями этих долгов было весьма мерзкое общество жидов, которые не имели славы, но имели богатство, не имели собственных армий, но легко платили лихим людям для взыскания долгов. Засим, услышав о наличии в доме г-на Рылеева человека подобной репутации, я решил, что это есть такой же жид, что я созерцал в Литве.
Возможно, мне следовало убедить г-на Рылеева не связываться с подобными людьми, однако всё произошло намного быстрее: меня вновь разыскал Оболенский и поведал мне о том, что в моих руках есть ныне ключ спасения государства от самодурства Николая, что я завтра могу лишь впустить во дворец ведомые им роты, и будет положен конец самодержавию, а Её Императорское Величество и всю царскую семью поместят под арест!
Выходило, что я должен был предать честь офицера, предать доверие Его Высокопревосходительства, наконец, я стал бы тем, кто предал царскую семью, отдав их вероятно на расправу таким людям, как Булгарин! Честь офицера не позволяла так поступить: одно дело, выступить против присяги в момент междуцарствия, и совсем другое – предательство! Жиды ввиду особенности своей подлости никогда не щадили тех, кто единожды помогал им в делах не слишком честных, и засим становилось понятно, что едва пистоль выстрелит, его бросят на переплавку, дабы не оставлять улик!
В великом смятении я прибыл в расположение штаба и поведал полковнику Моллеру о том, что услышал от г-на Оболенского. Его Высокоблагородие был человеком решительным и честным! Велел он составить тайную депешу генералу Бенкендорфу, чтобы предупредить Его Сиятельство, Её Императорское Величество и всю семью о возможной угрозе. Через полчаса меня вызвал Александр Христофорович и попросил поведать ему обо всём, что я услышал от г-на Оболенского. Засим Его Превосходительство велел не ложиться спать и не покидать штаб без его дозволения…
14 декабря и после14 декабря.
Прямо посреди ночи, Его Высокопревосходительство генерал Бистром К.И. также Его Превосходительство генерал Бенкендорф А. Х. и Его Превосходительство генерал Милорадович М. И. объявили о завещании Его Сиятельства Константина Павловича в пользу Николая Павловича и засим велели немедленно приводить полки к присяге Николаю Павловичу. На время приведения к присяге меня освободили от караула возле Зимнего Дворца и велели сопровождать Их Превосходительства к месту приведения их личной присяги. С нами также находился подпоручик Ростовцев, сопровождавший Их Превосходительства.
Присяга Их Превосходительств, моя личная и также подпоручика Ростовцева прошла, словно под завесой тайного покрова ночи. Засим Карл Иванович принялся отдавать распоряжения Их Превосходительствам о направлении и личном приведении полков к присяге. Я, оставшись на время тайного совещания генералов снаружи временного штаба, обнаружил вдалеке пробегавшего Бестужева, чья персона, вероятно заметила меня в сопровождении Их Превосходительств, засим, вероятно г-н Бестужев доложит о сим факте г-ну Оболенскому, и, возможно, г-ну Рылееву. Мне до последнего хочется верить и молить Господа Бога нашего о том, что г-н Рылеев всё-таки не замешан в заговоре, что всё это промыслы таких малоприятных господ, как Булгарин, либо сам Оболенский.
Часом позже, Карл Иванович велел мне и подпоручику Ростовцеву сопровождать его в расположение полков. Их Превосходительствам Александру Христофоровичу и Михаилу Ивановичу вменялось как можно быстрее привести к присяге остальные полки прежде, чем мятеж успеет набрать какую-либо силу, засим выдвигаться на Сенатскую площадь для защиты Зимнего Дворца. Мы не знали: какими на тот момент силами могли обладать мятежники, посему каждый штык, каждый мушкет мог переломить ход дела.
На пути нашего следования первым делом были казармы Измайловского полка, которому первому на рассвете требовалось принять присягу. Его Высокопревосходительство показал себя не только величайшим полководцем, но и человеком невероятного ума и несоизмеримой щедрости. Едва полк принёс присягу, Карл Иванович издал особый указ, принимать мне, поручику Розену командование первым батальоном Измайловского полка, а подпоручику Ростовцеву – вторым батальоном. Приказ был: вести полк на защиту Зимнего дворца от возможного мятежа. Поскольку подпоручик Ростовцев не обладал талантом вождения отрядов в боевых условиях, то мы решили, что я буду старшим в нашей внезапно столь непростой и опасной партии.
Опасаясь всевозможных слухов либо неожиданных столкновений с мятежниками, я и Яков Иванович решили отправить впереди нас конную разведку и оказались правы: на подходах к Сенатской мы обнаружили расположение Московского полка полным составом, стоящего в каре. Но, поминая приказ генерала Бистрома, мы пошли дальше, обходя Московский полк стороной, двигаясь в сторону Зимнего, рассчитывая защитить дворец от мятежа! На пути следования со стороны Московцев к нам выдвинулся всадник, в котором мы узнали г-на Кюхельбекера. Отставной барон поинтересовался куда и зачем мы следуем, я ответил, что мы идём защищать царскую семью от мятежа. Засим барон Кюхельбекер удалился. Полк двинулся мимо адмиралтейства, а минутами позже за нами с соседнего проспекта вышел Егерский полк, отрезая наше расположение от мятежников: я понял, что мятежниками командует тот самый князь Трубецкой, что насмехался над моими анекдотами в трактире позавчерашнего дня.
Я занял оборону с первым батальоном Измайловского полка возле дворца, увидев подкрепление из преображенцев, рот финляндцев и других соединений. Подпоручик Ростовцев отправился на соединение с Егерскими частями, чтобы выслушать, как потом окажется, последнюю волю Его Высокопревосходительства генерала Бистрома!
Я не мог видеть всего что там произошло, но московцы, как мне потом расскажут офицеры Егерского полка, а затем даже сам подпоручик (а ныне поручик)Ростовцев, что генерал Бистром пытался воззвать к голосу разума мятежников в Московском полку, но со стороны мятежников раздались выстрелы!
По моему разумению, Его Высокопревосходительству следовало после первого же выстрела велеть открыть огонь по мятежникам на поражение, но генерал Бистром счёл запрет открывать огонь чем-то большим, чем просто запретом вступать первыми в бой! И последующие беспощадные пули сразили Его Высокопревосходительство! И затем мог гром разверзнуться над головами бессовестных мятежников, которые вероломством убили нашего самого добросовестного и благородного из командиров, но без приказа мы не могли стрелять! И лишь часом позже мы узнали, что генерал Бенкендорф атаковал их мятежный полк конным соединением, а к нам в расположение полка пожаловал принц Евгений Вюртембергский и велел пропустить пушки для подавления мятежников, а войскам Измайловского полка, коими командовал я, перехватить мятежников, отступающих по льдам Невы.
Но мятежники, вопреки здравому смыслу, решили атаковать наши позиции, и завязалась столь кровавая битва, что можно было бы описать как новое Ледовое Побоище. Засим наш полк потерял почти целых три роты в сражении с мятежниками. Даже когда Его Сиятельство Николай Павлович велели открыть огонь по мятежникам гаубицами, мы продолжали сдерживать вырывающихся мятежников и принц Евгений был сражён картечью, и его выносили на руках как героя, и даже я сам получил осколком ранение плеча!
Вот так страшно, кроваво, но и совершенно бесславно закончился этот мятеж, о котором я лишь догадывался. Уже позже я узнаю, что Его Высокоблагородие г-н Моллер едва ли не ценой своей жизни защищал зимний дворец, а подпоручик Ростовцев лишь чудом сдержал толпы Семеновских рот от расправы над мятежниками после убийства ими генерала Бистрома. Я всегда верил в Карла Ивановича и крайне скорблю от того, что он погиб не на поле битвы, а от подлой пули мятежников, считавших, что ради своих идей о смене законов они имеют право оправдать любое убийство, даже Его Императорского Величества!
Часами позже, когда моё плечо перевязали, я вернулся в расположение канцелярии, где меня, как свидетеля и участника событий опросил г-н фон Фок. Я водил на допрос в канцелярию уцелевших заговорщиков. Внезапно я был удивлён увидеть уцелевшего г-на Оболенского, который пожелал мне с крайней иронией благополучия жене и будущему ребёнку… да будь моя воля, вызвал бы мерзавца на дуэль, но рана сказывалась, да и после событий прошедших часов не оценил бы меня Его Сиятельство Михаил Павлович, что гневом своим был готов метать молнии, и даже сорвал мундир с Михаила Бестужева, поскольку именно он посмел возмутить Московский полк, находившийся под его началом.
Я с Его Сиятельством был мало знаком, но сии минуты, пожалуй, ценнее многих часов караульной и полевой службы. В такие мгновенья воистину желаешь быть где угодно, но лишь не стать причиной гнева Его Сиятельства. Но минутами позже он лично остановил меня и сказал, что он лично, как и вся его семья благодарны мне за то, что я сумел предотвратить…
После известных событий…
Прошло с неделю, или чуть больше. Моя рана затянулась и я снова готов заступать на караул. Мне искренне жаль тех людей, кто вопреки идеям о развитии и реформах нашего государства оказался замешан в кровавом мятеже не столь давних времён. Г-н фон Фок вызывал меня несколько раз, чтобы я рассказал о своих связях с тайным обществом, на что я мог лишь рассказать об их идеях, что двигали ими. Мы было крайне грустно узнать, что тот же г-н Рылеев возглавил мятеж, но, сопровождая с допроса того же г-на Оболенского в Петропавловскую крепость для временного содержания, я был весьма удивлён, увидев господ Рылеева, Трубецкого, Кюхельбекера в числе арестантов. И лишь оставалось молить Господа Бога, чтобы он сумел отличить случайных арестантов от подлинных заговорщиков. Но, если судить протоколам г-на фон Фока, то я оставался едва ли не единственным, кто принимал их идеи о реформах, но противился подобным действиям.
Уже позже я расскажу г-ну фон Фоку, а также Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу не о том, с какой целью они устроили этот бездарный мятеж, а о том, о чём они спрашивали меня и каким идеями могли двигать, оправдывая мятеж…
Ну а засим, пока Его Высокоблагородие лейб-гвардии Финляндского полка полковник Моллер оправляется от ран, мне, согласно указу Его Императорского Величества следует с завтрашнего дня заступать в новой должности и принимать командование сразу двумя ротами нашего полка и нести дежурство…
Засим откланяюсь,
Лейб-гвардии Финляндского полка штабс-капитан Розен А. Е.
25 декабря 1825 г. (подпись)
Записки поручика Розена
12 декабря
(с) В Петербурге все сословия и возрасты были поражены непритворною печалью; нигде не встретил я веселого лица. К вечеру вывели наш полк на улицу против госпиталя; К. И. Бистром объявил о кончине императора, поздравил с новым императором Константином, поднял шляпу, воскликнул: «Ура!» — и слезы покатились из глаз его и многих воинов, бывших в походах с Александром, который называл их «любезными товарищами». По команде раздалось «ура!»...
Многие декабристы даже и не предполагали, сколь кровавым окажется 14-е число, поскольку я, как человек преданный своему командиру, Его Высокоблагородию лейб-гвардии Финляндского полка полковнику Моллеру, Его Высокопревосходительству, генералу от инфантерии Бистрому и, наконец, Его Сиятельству Николаю Павловичу, пытался отговорить некоторых из них от скоропалительного решения, однако, что вышло, то вышло. Наверное, требовалось ещё раньше обратить внимание на то, что шестого декабря князь Оболенский после обеда сказал, что надо положить конец этому невыносимому междуцарствию...
Всё началось с того, что я 10 декабря выслушивал убедительные доводы господина Рылеева, затем к большому своему неудовольствию застал у господина Репина группу молодых офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, обсуждавших планы общества. После вечером в расположении казарм полка лицезрел избитого неизвестными лицами солдата, который имел несчастье сделать замечания странным людям, дурно отзывавшимся о Николае Павловиче... Вначале я отправил солдата на гауптвахту и не стал срочно докладывать г-ну Моллеру, надеясь, что данное происшествие лишь недоразумение, произошедшее в результате распития водки, а солдат был настолько пьян, что позорил свой мундир. Пока что я оставался верен идеям господина Рылеева и решил попробовать доложить ему о произошедшем. К тому же я получил от него записку, что 12 декабря вечером меня ждали в доме литераторов.
12 декабря утром я вместе с полковником Моллером был вызван в расположение штаба. Не могу дословно вспомнить всех офицеров, кроме генералов М. А. Милорадовича, А.Х. Бенкендорфа и, конечно, К.И.Бистрома. Узнавался также Яков Иванович Ростовцев, подпоручик, старший адъютант гвардейской пехоты.
Карл Иванович, как старший по должности, распределил дежурство среди рот и полков. На этот день я оказался полностью предоставлен самому себе, но роте финляндского полка потребуется заступить на дежурство следующего дня, засим я составил письмо г-ну Рылееву, где описал сей факт, а после был задействован в сопровождении Его Высокоблагородия полковника Моллера в австрийское посольство, где познакомился с господином Людвигом Йозеф фон Лебцельтерном и его супругой, Зинаидой Ивановной, хотя прежде и был о них наслышан, но не доводилось лично встречаться. Я оценил радушие хозяев, их поэтический талант, особый интерес произвело на меня гадание по стихотворной хрестоматии. Тогда, насколько, я помню, мне выпали строки, означавшие, что скорое будущее всецело зависит от моего решения. Если бы только на мгновенье мог предположить, сколь пророческими окажется сие...
Позже я решил отобедать в кабаке, где, к моему немалому удивлению, застал князя Трубецкого. Однако Сергей Петрович, видимо, пребывал в крайне дурном настроении, поскольку не оценил ни одного анекдота, а, быть может, просто сказывалась усталость от постоянного напряжения последних дней. Уже не помню сколь давно я видел свою дражайшую супругу, пребывающую в достаточно пикантном положении.
Вечером я ненадолго посетил дом литераторов, где сумел застать лишь братьев Бесстужевых, по всей видимости, г-н Рылеев уже покинул данное помещение, мне лишь удалось кратко узнать события. Но, тем не менее, известия были более чем шокирующими: Его Сиятельство, Константин Павлович отрёкся от престола, о чём было сообщено в письме! Мне было предложено постараться убедить полковника Моллера поддержать уже состоявшуюся присягу Константину Павловичу для того, чтобы Его Сиятельство смогли провести задуманные реформы в стиле европейского общества. Отдельно следует упомянуть, что я давеча бывал в разных странах Европы, и если, к примеру, процветающая Италия прекрасно существовала с трудовой повинностью, отличной от крепостного права и вознаграждаемой деньгами суммой, устанавливаемой законом, то ровно противоположным примером была беднейшая Литва, где обнищавшие крепостные еле-еле сводили концы с концами, а спившиеся дворяне были обложены кабальными долгами. И лишь тайное общество банкиров и торговцев, кажется, составляло истинную власть в этой несчастной стране.
Встретить Его Высокоблагородие господина Моллера я не успел, поскольку, к несчастью, господин Рылеев уже сумел посвятить его в свои планы. Однако, вопреки сложившимся обстоятельствам, красноречие г-на Рылеева сыграло злую шутку, и Его Высокоблагородие решительно отказался поддерживать г-на Рылеева, хотя прежде бывал солидарен с его идеями о реформах в стиле просвящённых стран Европы. Что же такого предложил г-н Рылеев Его Высокоблагородию, на что получил столь решительный отказ?
13 декабря13 декабря.
Утро следующего дня началось с того, что Его Высокопревосходительство генерал Бистром собрал всех офицеров в штабе. Однако, вопреки сложившейся традиции о распределения дежурства, Карл Иванович начал речь с того, что поведал об отречении Константина Павловича от престола, а также о возможном заговоре. Упомянул и то, что многие из нас, возможно, состоят во всевозможных обществах, где смущаются умы солдат и офицеров непонятными идеями. Крамольная мысль, вероятно, не самая благородная, закралась в мою голову, о том, что Его Высокопревосходительство в чём-то подозревает именно меня, либо полковника Моллера. Взгляд Карла Ивановича был жёсткий и пронизывающий, когда он смотрел в глаза каждого из собеседников.
Однако, Карл Иванович предложил тем, кто глубоко погряз в идеях общества, добровольно покинуть штаб без каких либо преследований с его стороны, тем самым, предоставив возможность спасти свою дворянскую честь и, вероятно, жизнь. Вопреки моим опасениям, из штаба не вышел ни один офицер, тем самым, показав удивительное единодушие в том, что если кто-то из офицеров и знал про общество, то сие оставил лишь за идеями да разговорами.
Его Высокоблагородие, когда наступил его черёд высказать своё решение, сказал, что во всём верен Карлу Ивановичу и исполнит любой его приказ! В данном случае мне оставалось молвить, что как преданный солдат и офицер я исполню любой приказ Его Высокоблагородия. После чего Карл Иванович сказал лишь два слова: «хорошо, работаем!»
Я испытал немалое облегчение на душе, узнав, что никто из находившихся в штабе офицеров не высказал своего недовольства ни Её Императорским Величеством, ни фактом отречения Константина Павловича, даже с учётом того, что Карл Иванович обещал не преследовать никого за возможные слова. Невозможно не восхищаться Его Высокопревосходительством, его мудростью и пониманием того, что он предоставил совершить выбор тех, кто, вероятно, сомневался в правильности его слов. Отдельно расскажу о предложении Его Высокопревосходительства сделать обращение к Великому Князю Николаю Павловичу о возможной присяге полков в сей день, на что Его Сиятельство ответил решительным отказом.
При распределении дежурства мне выпала огромная честь встать на караул вместе с ротой возле Зимнего Дворца, а дежурным генералом был назначен Бенкендорф Александр Христофорович. Время от времени Его Превосходительство приходил ко мне, интересуясь мной и моей службой. Поскольку прежде я не знал Его Превосходительство генерала Бенкендорфа столь хорошо, потому посчитал за честь рассказать ему о своих маневрах, методах обучения солдат. Александр Христофорович, вопреки ходившим в трактире про него слухам, умел не только рассказывать, но и выслушать.
Не могу не упомянуть о задаче, возложенной на Его Высокоблагородие полковника Моллера. Ему предписывалось встретить Его Сиятельство Великого Князя Михаила Павловича, который мчался в Петербург и, если среди молодых солдат и офицеров в самом деле много смущённых умов, то предосторожность не будет излишней.
Когда наступило обеденное время, я с разрешения Александра Христофоровича временно покинул пост. Отобедал я в трактире, откуда сумел, воспользовавшись услугами почтмейстера, отправить письмо г-ну Рылееву, в котором уведомил его о своём дежурстве до самого позднего вечера сего дня.
Двумя часами позже, когда я вновь стоял на посту, ко мне подошёл генерал Бистром и освободил меня от дежурства по причине того, что моя рота направлялась на усиление отряда полковника Моллера по причине существенной опасности перехвата заговорщиками Его Сиятельства Михаила Павловича на пути его следования. Однако мне вменялось в обязанность вновь заступить на дежурство завтра на рассвете. Возвращаясь с караула в расположение лейб-гвардии финляндского полка, я повстречал господ Бестужевых, которые со словами, что готовится произойти царское беззаконие, просили меня как можно посетить дом г-на Рылеева, дабы поведать о последних слухах и сведениях, что словно мухи роились вокруг дворца! Я тогда ответил, что прибуду немедленно, но долго находиться у них не смогу, поскольку Его Высокопревосходительство вновь поручил мне заступать на дежурство поутру завтрашнего дня.
Час спустя я наконец-то добрался до дома г-на Рылеева, но встретил на пороге Его Сиятельство князя Трубецкого, который настоятельно велел мне не входить в дом, ибо господина Рылеева посетил человек крайне низкой репутации, некто Булгарин, и, чтобы я не запятнал свою честь знакомством с подобными людьми, мне следует подождать снаружи!
Данный факт привнёс серьёзные сомнения в деятельности тайного общества и, в частности, подлинности его намерений относительно выражения недовольство повторной присягой: доводилось мне в своих походах посещать ранее Литву, где самым ярким пособием были совершенно нищие крестьяне и спившиеся дворяне, обложенные непомерными кабальными долгами. Держателями этих долгов было весьма мерзкое общество жидов, которые не имели славы, но имели богатство, не имели собственных армий, но легко платили лихим людям для взыскания долгов. Засим, услышав о наличии в доме г-на Рылеева человека подобной репутации, я решил, что это есть такой же жид, что я созерцал в Литве.
Возможно, мне следовало убедить г-на Рылеева не связываться с подобными людьми, однако всё произошло намного быстрее: меня вновь разыскал Оболенский и поведал мне о том, что в моих руках есть ныне ключ спасения государства от самодурства Николая, что я завтра могу лишь впустить во дворец ведомые им роты, и будет положен конец самодержавию, а Её Императорское Величество и всю царскую семью поместят под арест!
Выходило, что я должен был предать честь офицера, предать доверие Его Высокопревосходительства, наконец, я стал бы тем, кто предал царскую семью, отдав их вероятно на расправу таким людям, как Булгарин! Честь офицера не позволяла так поступить: одно дело, выступить против присяги в момент междуцарствия, и совсем другое – предательство! Жиды ввиду особенности своей подлости никогда не щадили тех, кто единожды помогал им в делах не слишком честных, и засим становилось понятно, что едва пистоль выстрелит, его бросят на переплавку, дабы не оставлять улик!
В великом смятении я прибыл в расположение штаба и поведал полковнику Моллеру о том, что услышал от г-на Оболенского. Его Высокоблагородие был человеком решительным и честным! Велел он составить тайную депешу генералу Бенкендорфу, чтобы предупредить Его Сиятельство, Её Императорское Величество и всю семью о возможной угрозе. Через полчаса меня вызвал Александр Христофорович и попросил поведать ему обо всём, что я услышал от г-на Оболенского. Засим Его Превосходительство велел не ложиться спать и не покидать штаб без его дозволения…
14 декабря и после14 декабря.
Прямо посреди ночи, Его Высокопревосходительство генерал Бистром К.И. также Его Превосходительство генерал Бенкендорф А. Х. и Его Превосходительство генерал Милорадович М. И. объявили о завещании Его Сиятельства Константина Павловича в пользу Николая Павловича и засим велели немедленно приводить полки к присяге Николаю Павловичу. На время приведения к присяге меня освободили от караула возле Зимнего Дворца и велели сопровождать Их Превосходительства к месту приведения их личной присяги. С нами также находился подпоручик Ростовцев, сопровождавший Их Превосходительства.
Присяга Их Превосходительств, моя личная и также подпоручика Ростовцева прошла, словно под завесой тайного покрова ночи. Засим Карл Иванович принялся отдавать распоряжения Их Превосходительствам о направлении и личном приведении полков к присяге. Я, оставшись на время тайного совещания генералов снаружи временного штаба, обнаружил вдалеке пробегавшего Бестужева, чья персона, вероятно заметила меня в сопровождении Их Превосходительств, засим, вероятно г-н Бестужев доложит о сим факте г-ну Оболенскому, и, возможно, г-ну Рылееву. Мне до последнего хочется верить и молить Господа Бога нашего о том, что г-н Рылеев всё-таки не замешан в заговоре, что всё это промыслы таких малоприятных господ, как Булгарин, либо сам Оболенский.
Часом позже, Карл Иванович велел мне и подпоручику Ростовцеву сопровождать его в расположение полков. Их Превосходительствам Александру Христофоровичу и Михаилу Ивановичу вменялось как можно быстрее привести к присяге остальные полки прежде, чем мятеж успеет набрать какую-либо силу, засим выдвигаться на Сенатскую площадь для защиты Зимнего Дворца. Мы не знали: какими на тот момент силами могли обладать мятежники, посему каждый штык, каждый мушкет мог переломить ход дела.
На пути нашего следования первым делом были казармы Измайловского полка, которому первому на рассвете требовалось принять присягу. Его Высокопревосходительство показал себя не только величайшим полководцем, но и человеком невероятного ума и несоизмеримой щедрости. Едва полк принёс присягу, Карл Иванович издал особый указ, принимать мне, поручику Розену командование первым батальоном Измайловского полка, а подпоручику Ростовцеву – вторым батальоном. Приказ был: вести полк на защиту Зимнего дворца от возможного мятежа. Поскольку подпоручик Ростовцев не обладал талантом вождения отрядов в боевых условиях, то мы решили, что я буду старшим в нашей внезапно столь непростой и опасной партии.
Опасаясь всевозможных слухов либо неожиданных столкновений с мятежниками, я и Яков Иванович решили отправить впереди нас конную разведку и оказались правы: на подходах к Сенатской мы обнаружили расположение Московского полка полным составом, стоящего в каре. Но, поминая приказ генерала Бистрома, мы пошли дальше, обходя Московский полк стороной, двигаясь в сторону Зимнего, рассчитывая защитить дворец от мятежа! На пути следования со стороны Московцев к нам выдвинулся всадник, в котором мы узнали г-на Кюхельбекера. Отставной барон поинтересовался куда и зачем мы следуем, я ответил, что мы идём защищать царскую семью от мятежа. Засим барон Кюхельбекер удалился. Полк двинулся мимо адмиралтейства, а минутами позже за нами с соседнего проспекта вышел Егерский полк, отрезая наше расположение от мятежников: я понял, что мятежниками командует тот самый князь Трубецкой, что насмехался над моими анекдотами в трактире позавчерашнего дня.
Я занял оборону с первым батальоном Измайловского полка возле дворца, увидев подкрепление из преображенцев, рот финляндцев и других соединений. Подпоручик Ростовцев отправился на соединение с Егерскими частями, чтобы выслушать, как потом окажется, последнюю волю Его Высокопревосходительства генерала Бистрома!
Я не мог видеть всего что там произошло, но московцы, как мне потом расскажут офицеры Егерского полка, а затем даже сам подпоручик (а ныне поручик)Ростовцев, что генерал Бистром пытался воззвать к голосу разума мятежников в Московском полку, но со стороны мятежников раздались выстрелы!
По моему разумению, Его Высокопревосходительству следовало после первого же выстрела велеть открыть огонь по мятежникам на поражение, но генерал Бистром счёл запрет открывать огонь чем-то большим, чем просто запретом вступать первыми в бой! И последующие беспощадные пули сразили Его Высокопревосходительство! И затем мог гром разверзнуться над головами бессовестных мятежников, которые вероломством убили нашего самого добросовестного и благородного из командиров, но без приказа мы не могли стрелять! И лишь часом позже мы узнали, что генерал Бенкендорф атаковал их мятежный полк конным соединением, а к нам в расположение полка пожаловал принц Евгений Вюртембергский и велел пропустить пушки для подавления мятежников, а войскам Измайловского полка, коими командовал я, перехватить мятежников, отступающих по льдам Невы.
Но мятежники, вопреки здравому смыслу, решили атаковать наши позиции, и завязалась столь кровавая битва, что можно было бы описать как новое Ледовое Побоище. Засим наш полк потерял почти целых три роты в сражении с мятежниками. Даже когда Его Сиятельство Николай Павлович велели открыть огонь по мятежникам гаубицами, мы продолжали сдерживать вырывающихся мятежников и принц Евгений был сражён картечью, и его выносили на руках как героя, и даже я сам получил осколком ранение плеча!
Вот так страшно, кроваво, но и совершенно бесславно закончился этот мятеж, о котором я лишь догадывался. Уже позже я узнаю, что Его Высокоблагородие г-н Моллер едва ли не ценой своей жизни защищал зимний дворец, а подпоручик Ростовцев лишь чудом сдержал толпы Семеновских рот от расправы над мятежниками после убийства ими генерала Бистрома. Я всегда верил в Карла Ивановича и крайне скорблю от того, что он погиб не на поле битвы, а от подлой пули мятежников, считавших, что ради своих идей о смене законов они имеют право оправдать любое убийство, даже Его Императорского Величества!
Часами позже, когда моё плечо перевязали, я вернулся в расположение канцелярии, где меня, как свидетеля и участника событий опросил г-н фон Фок. Я водил на допрос в канцелярию уцелевших заговорщиков. Внезапно я был удивлён увидеть уцелевшего г-на Оболенского, который пожелал мне с крайней иронией благополучия жене и будущему ребёнку… да будь моя воля, вызвал бы мерзавца на дуэль, но рана сказывалась, да и после событий прошедших часов не оценил бы меня Его Сиятельство Михаил Павлович, что гневом своим был готов метать молнии, и даже сорвал мундир с Михаила Бестужева, поскольку именно он посмел возмутить Московский полк, находившийся под его началом.
Я с Его Сиятельством был мало знаком, но сии минуты, пожалуй, ценнее многих часов караульной и полевой службы. В такие мгновенья воистину желаешь быть где угодно, но лишь не стать причиной гнева Его Сиятельства. Но минутами позже он лично остановил меня и сказал, что он лично, как и вся его семья благодарны мне за то, что я сумел предотвратить…
После известных событий…
Прошло с неделю, или чуть больше. Моя рана затянулась и я снова готов заступать на караул. Мне искренне жаль тех людей, кто вопреки идеям о развитии и реформах нашего государства оказался замешан в кровавом мятеже не столь давних времён. Г-н фон Фок вызывал меня несколько раз, чтобы я рассказал о своих связях с тайным обществом, на что я мог лишь рассказать об их идеях, что двигали ими. Мы было крайне грустно узнать, что тот же г-н Рылеев возглавил мятеж, но, сопровождая с допроса того же г-на Оболенского в Петропавловскую крепость для временного содержания, я был весьма удивлён, увидев господ Рылеева, Трубецкого, Кюхельбекера в числе арестантов. И лишь оставалось молить Господа Бога, чтобы он сумел отличить случайных арестантов от подлинных заговорщиков. Но, если судить протоколам г-на фон Фока, то я оставался едва ли не единственным, кто принимал их идеи о реформах, но противился подобным действиям.
Уже позже я расскажу г-ну фон Фоку, а также Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу не о том, с какой целью они устроили этот бездарный мятеж, а о том, о чём они спрашивали меня и каким идеями могли двигать, оправдывая мятеж…
Ну а засим, пока Его Высокоблагородие лейб-гвардии Финляндского полка полковник Моллер оправляется от ран, мне, согласно указу Его Императорского Величества следует с завтрашнего дня заступать в новой должности и принимать командование сразу двумя ротами нашего полка и нести дежурство…
Засим откланяюсь,
Лейб-гвардии Финляндского полка штабс-капитан Розен А. Е.
25 декабря 1825 г. (подпись)
-
-
29.12.2018 в 11:44Я.И. Ростовцев
-
-
30.12.2018 в 21:09